Читать «Корсар. Наваждение» онлайн - страница 116

Петр Владимирович Катериничев

– Нет, – ответил Корсар, подумал, добавил: – Не люблю зиму.

– Ты ее боишься?

– Зимы? Да. Немного. И более, наверное, ничего.

– Это ты сказал, а вот о чем подумал…

Корсар изобразил губами улыбку cheese, напел:

– «Если хочешь, я спою, слушай…»

– Ну – слушай, – жестко оборвала его Ольга. – И запомни. Магия – сильнее стали, но бессильна перед доблестью. Ты услышал?

– Да.

– И все понял?

– «Царство, которое разделится само в себе, – не устоит».

– Это откуда? – чуть наморщила лоб Ольга, а по ее пусть и на миг, но растерянному взгляду Корсар понял, что попал.

– Из индейского эпоса. «Песнь о Гайавате».

– Откуда такая насмешливость? Такой есть, я помню, и – что?

– В вольном пересказе Генри Лонгфелло.

– И в чем там «вольность»?

– Или – из «Песни о Гильгамеше». В еще более вольном – первом переводе Николая Гумилева. Несохранившемся.

– Но ты – читал?

– Ес-сно. В подлиннике.

– Тогда почему я не читала? – Ольга вздохнула: – Слушай, Корсар, у тебя голодный блеск в глазах. После бреда – нормально. Чаю хочешь?

– И только? Я голоден, как…

– «…Раненый зимний зверь». Ты ведь это хотел сказать.

– «Грубоватость – так что же делать? Вот такая вот жизнь колёсит…»

– «И как раненый зимний зверь: всё иду – и меня заносит». Я правильно запомнила?

– Не знаю. Я эти стихи не перечитывал…

– …с 1908 года. Это давно.

– Все шутишь, Белова.

– Ну, не тебе ж одному. Пойдем. Есть очень свежая буженина, отличное сливочное масло, только что взбитое, много хлеба – еще горячий…

– Да здесь просто Сингапур какой-то! Рай земной – на отдельно взятом кусочке Подмосковья!

– Да. Что есть, то есть. Но – ненадолго.

– Почему?

– Ничто не вечно. Особенно у нас. А жаль.

Ольга протянула Корсару руку, крепко взяла за запястье, и это оказалось не лишним: он встал резко – кровь хлынула в голову, всё закружилось, но на ногах удержался, вдохнул полной грудью. Осмотрел себя: все на месте: руки, ноги… Голова?.. С ней и раньше были проблемы, ну а теперь, после терапии генетика и микробиолога академика Волина, с отличными, надо полагать, навыками гипноза и непрямого воздействия на подсознание… Про голову сейчас лучше не вспоминать. Как думал неназойливый Шариков, вновь обращенный в собаку, сидя под столом профессора Преображенского: «А что голову всю исполосовали – так на это нам пенять нечего».

Как оказалось, он был одет в такие же домотканые и прочные порты и рубаху, что и Ольга; босиком; на шее – его крестильный православный крест – слава богу, никуда не делся. А вот страха, того, недавнего страха, сначала – перед невнятным припадком, потом – перед скорой ямою небытия – не осталось вовсе.

Корсар присел к столу; Волин, откинувшись в шезлонге, деликатно прихлебывал грог; безымянный палец на том месте, где в своем бреду Корсар видел то слепящий алмаз, то – бирманский рубин цвета голубиной крови, – был замотан чистой опрятной тряпицей. Ольга тоже отошла куда-то в тень, и Корсар с жадностью набросился на еду, ритмично работая челюстями, перетирая куски нежнейшей буженины и свежего хлеба с пучками зелени, запивая все терпким сухим крымским вином из оплетенной бутыли, – наливая, естественно, предварительно в толстостенную глиняную кружку.