Читать «Имя России. Сталин» онлайн - страница 106

— То есть как? — не понял изобретатель.

— Если ваш спасающийся выпрыгнет из самолёта, то ему уже незачем будет спасаться!

— Почему?

— Потому что у него от толчка оторвутся ноги.

— ??!!

— Да-с, ноги…

А ведь Кованько был ещё не худшим. Он сам поднимался в воздух на привязных шарах, в 1909 году совершил свободный полет на аэростате, в авиации служил его сын.

Белоэмигранты в Париже издевались над «невежественными московскими комиссарами», взявшимися управлять Россией, но вот документально зафиксированное мнение «просвещённого» царского шефа Российских воздушных сил великого князя Александра Михайловича: «Парашют в авиации — вещь вообще вредная, так как лётчики при малейшей опасности, грозящей со стороны неприятеля, будут спасаться на парашютах, представляя самолёты гибели».

Вот как «верил» в боевые качества даже лучших русских офицеров один из высших официальных деятелей царской России и ближайший родственник нынешнего «демократического» кандидата на первое место в истории России.

В Советской России по поводу такого мнения даже не посмеялись бы, даже не пожали бы плечами…

12 июля 1935 года над Тушинским аэродромом накрапывал дождь. Однако настроения спортсменов Центрального аэроклуба он не охлаждал. Приехали Сталин и Ворошилов. Начался авиационный показ.

Взлетали планеры и самолёты. Инструкторы Полосухин и Щукин с московским рабочим Коскиным прыгали затяжными прыжками с трёх У-2, а с двух тяжёлых ТБ прыгнули пятьдесят парашютистов.

Лётчик-ас Алексеев веселил публику номером «Первый самостоятельный вылет пилота-ученика».

Самолёт в воздухе дёргался, заваливался, на посадке давал сильного «козла» — нелепо прыгал…

Все весело смеялись, а Алексеев уже набирал высоту для демонстрации мастерской посадки с последнего витка многовиткового штопора.

Виток, второй… пятый… И, не выходя из шестого, машина врезается в Москву-реку. Фонтан брызг и полное молчание зрителей.

Со старта срывается санитарная машина, через пару минут возвращается к группе во главе со Сталиным. И из неё вылезает… мокрый, с забинтованной головой, сконфуженный Алексеев:

— Товарищ народный комиссар обороны, лётчик Алексеев потерпел аварию.

— Причина?

— Дождь, мокро, в последний момент сапог соскользнул с педали.

Может, конечно, Алексеев и просто ошибся в увлечении, да как тут ругать его? Ворошилов, однако, делано хмурится, но тут к неудачнику широко шагает Сталин и пожимает ему руку. Потом молча обнимает.

И снова самолёты уходят в воздух…

Пустяк? Нет — стиль Сталина. Невольную ошибку — особенно своему — простить можно. Халатность — даже своему — нельзя.

И уж тем более нельзя простить вредительство и саботаж чужим.

А вот такая деталь…

Американский профессор Лорен Грэхэм в 80-х годах XX века возмущался тем, что, когда в конце 20-х годов XX века Сталин начал проводить политику ускоренной индустриализации, он якобы «совершенно игнорировал» при этом вопросы

здравоохранения и «счёл специалистов по общественной гигиене опасными оппонентами».

Надо полагать, что лишь по недосмотру Сталин не счёл здесь опасным оппонентом также Корнея Чуковского с его «Мойдодыром», а заодно — и Владимира Маяковского. Ведь в своём «Рассказе о людях Кузнецкстроя» Маяковский прямо писал: «Под старою телегою рабочие лежат. / Сидят в грязи рабочие, сидят, лучину жгут. / Свела промозглость корчею — неважный мокр уют, / сидят впотьмах рабочие, подмокший хлеб жуют».