Читать «Русские сказки» онлайн - страница 19
Максим Горький
Судили Оронтия справедливим судом, приговорили его на три месяца в тюрьму, испортили карьеру, и – пропал фуэгиец на три месяца!
Не легкое это дело – начальству угодить…
X
Один добродушный человек думал-думал – что делать?
И решил:
«Не стану сопротивляться злу насилием, одолею его терпением!»
Человек он был не без характера, – решил, сидит и терпит.
А соглядатаи Игемоновьг, узнав об этом, тотчас доложили:
«Среди жителей, подлежащих усмотрению, некоторый вдруг начал вести себя неподвижно и бессловесно, явно намереваясь ввести начальство в заблуждение, будто его совсем нет».
Освирепел Игемон.
– Как? Кого – нет? Начальства нет? Представить!
А когда представили – повелел:
– Обыскать!
Обыскали, лишили ценностей, как-то: взяли часы и кольцо обручальное, червонного золота, золотые пломбы из зубов выковыряли, подтяжки новенькие сняли, пуговицы отпороли, и докладывают:
– Готово, Игемон!
– Ну, что – ничего?
– Ничего, а что было лишнего – отобрано!
– А в голове?
– И в голове будто ничего.
– Допустите!
Вошел житель к Игемону, и уже по тому, как он штаны поддерживал, – узрел и понял Игемон его полную готовность ко всем случайностям жизни, но, желая произвести сокрушающее душу впечатление, все-таки взревел грозно:
– Ага, житель, явился?!
А житель кротко сознается:
– Весь пришел.
– Ты что же это, а?
– Я, Игемоне, ничего! Просто – решил я побеждать терпением…
Ощетинился Игемон, рычит:
– Опять? Опять побеждать?
– Да я – зло…
– Молчать!
– Да я не вас подразумеваю…
Игемон не верит:
– Не меня? А кого?
– Себя.
Удивился Игемон.
– Стой! В чем зло?
– В сопротивлении оному.
– Врешь?
– Ей-богу…
Игемона даже пот прошиб.
«Что с ним?» – думает он, глядя на жителя, а подумав, спрашивает:
– Чего ж ты хочешь?
– Ничего не хочу.
– Так-таки – ничего?
– Ничего! Разрешите мне поучать народ терпению личным моим примером.
Опять задумался Игемон. кусая усы. Имел он душу мечтательную, любил в бане париться, причем сладострастно гоготал, был вообще склонен к постоянному испытанию радостей жизни, единственно же чего терпеть не мог, – так это сопротивления и строптивости, против коих действовал умягчающими средствами, превращая в кашу хрящи и кости строптивцев. Но в свободные от испытания радости и умягчения жителей часы – весьма любил мечтать о мире всего мира и о спасении душ наших.
Смотрит он на жителя и – недоумевает.
– Давно ли еще? И – вот!
Потом, придя в мягкие чувства, спросил, вздохнув:
– Как же это случилось с тобой, а?
И ответил житель:
– Эволюция…
– Н-да, брат, вот она жизнь наша! То – то. то – другое… Во всем недород. Качаемся-качаемся, а на какой бок лечь – не знаем… не можем выбрать, да-а… И еще вздохнул Игемон: все-таки – человек и отечество жалел, кормился от него. Обуревают Игемона разные опасные мысли:
«Приятно видеть жителя мягким и укрощенным – так! Но, однако, если все перестанут сопротивляться, – не повело бы сие к сокращению суточных и прогонных? А также и наградные могут пострадать… Да нет, не может быть, чтобы он совсем иссяк, – притворяется, шельма! Надобно его испытать. Как употреблю? В провокаторы? Выражение лица распущенное, никакой маской это безличие не скрыть, да и красноречие у него, видимо, тусклое. В палачи? Слабосилен…»