Читать «Горшок золота» онлайн - страница 34

– Добродетель, – произнес он, – есть исполнение приятных действий.

Философ взвесил это утверждение.

– А что же тогда порок? – спросил он.

– Порочно, – ответил Пан, – пренебрегать исполнением приятных действий.

– Если бы так оно и было, – отозвался его собеседник, – философия вплоть до сего дня шла бы ошибочным путем.

– Так оно и есть, – сказал Пан. – Философия есть безнравственное занятие, поскольку предполагает планку этого занятия таковой, что предаваться ему невозможно, а если и удается ему предаваться, это ведет к великому пороку бесплодности.

– Понятие о добродетели, – молвил Философ с некоторым возмущением, – вдохновляло благороднейшие умы в мироздании.

– Не вдохновляло оно их, – откликнулся Пан, – а завораживало так, что они считали добродетелью подавление, а самопожертвование – величием духа, а не самоубийством, что самопожертвование на самом-то деле собой и представляет.

– Воистину, – произнес Философ, – это очень интересно, а если еще и правда, все прожитие жизни следует значительно упростить.

– Жизнь и так очень проста, – сказал Пан, – в нее нужно родиться и умереть из нее, а в промежутке есть и пить, плясать и петь, жениться и плодить детишек.

– Но это же попросту материализм! – воскликнул Философ.

– Зачем тут это «но»? – спросил Пан.

– Это оголтелый, неприкрытый материализм, – продолжил гость.

– Именуй его, как тебе угодно, – отозвался Пан.

– Ты ничего не доказал! – вскричал Философ.

– То, что можно ощутить, не нуждается в доказательствах.

– Ты оставляешь за скобками кое-что новенькое, – сказал Философ. – Ты не учитываешь наши мозги. Я верю в примат ума над материей. Мысли над чувством. Духа над плотью.

– Само собой, – сказал Пан и потянулся за своей соломенной дудкой.

Философ метнулся к выходу из расселины и отпихнул Кайтилин в сторону.

– Бесстыдница, – свирепо бросил он ей и ринулся прочь.

Взбираясь по каменистой тропе, он слышал дудку Пана – та звала, и плакала, и всякое веселье творила.

Глава XI

– Не заслуживает она того, чтобы ее спасали, – приговаривал Философ, – но я ее спасу. Воистину, – подумал он через миг, – не желает она, чтобы ее спасали, – следовательно, я спасу ее.

Шел он по дороге, а изгибистый силуэт девушки маячил у него перед глазами, прекрасный и простой, как древняя статуя. Философ сердито мотал головой на это видение, но оно не исчезало. Он пытался сосредоточить ум на какой-нибудь глубокой философской максиме, но тревожащий образ Кайтилин встревал между Философом и его мыслью, столь полно вытесняя последнюю, что через миг после того, как сформулировал он свой афоризм, уже не мог вспомнить, каков же тот был. Подобное состояние ума было столь необычным, что привело Философа в замешательство.

– Значит ли это, что ум столь неустойчив, – рассудил он, – что какой-то силуэт, одушевленное геометрическое устройство способно потрясти его до самого основания?

Эта мысль ужаснула его: узрел он цивилизацию, строящую свои храмы на вулкане…

– Пуф-ф, – проговорил Философ, – и нет ее. Под всем – хаос и алое безвластие, над всем – всепожирающий неутолимый аппетит. Наши глаза сообщают нам, о чем думать, а мудрость наша – всего лишь свод чувственных побуждений.