Читать «Горшок золота» онлайн - страница 32

– Я тоже не знаю, что мне нравится больше всего на свете, – сказал он. – А тебе что нравится больше всего на свете, Пастушка?

Кайтилин вперила в него взгляд.

– Пока не знаю, – медленно ответила она.

– Пусть боги берегут тебя от этого знания, – торжественно произнес Пан.

– Почему ты так говоришь? – отозвалась она. – Надо выяснять все на свете, а когда выясняем что-то, мы узнаём, хорошо оно или плохо.

– Это начало знания, – сказал Пан, – но не начало мудрости.

– А что есть начало мудрости?

– Беспечность, – ответил Пан.

– А что есть конец мудрости?

– Я не ведаю, – ответил он, чуть помедлив.

– Еще бо́льшая беспечность? – не отступилась она.

– Я не ведаю, не ведаю, – отрезал он. – Устал разговаривать. – С этими словами он отвернулся от них и лег на ложе.

Кайтилин, сильно встревожившись, поспешила проводить детей к выходу из пещеры и расцеловать на прощание.

– Пан болен, – серьезно сказала она мальчику.

– Надеюсь, он скоро выздоровеет, – пробормотала девочка.

– Да, да, – сказала Кайтилин и поспешила вернуться к своему владыке.

Книга II

Странствие философа

Глава X

Вернувшись домой, дети поведали Философу об итогах своего похода. Философ подробно допросил их о том, как Пан выглядел, как принял гостей и что сказал в свою защиту; обнаружив же, что Пан на отправленное ему послание никак не ответил, Философ очень рассердился. Попытался уговорить супругу предпринять еще один поход и заявить богу о своем порицании и презрении, однако Тощая Женщина брюзгливо отбрила его: она почтенная мужняя жена, безвременно распрощавшаяся со своей мудростью, не хватало еще лишиться добродетели, мужья готовы на все, лишь бы опорочить репутацию супруги, и, пусть и вышла замуж за глупца, ее самоуважение пережило даже эту напасть. Философ поставил ей на вид, что в ее возрасте, с ее внешностью и при ее языке ни интриги Пана, ни клевета ей совершенно не грозят, а сам он, Философ, не располагает в этом деле никакими личными пристрастиями, кроме сугубо научного благожелательного участия в неурядицах Михала Мак Мурраху, но от всего этого жена отмахнулась, как от злокозненных изощренных происков, свойственных всем мужьям.

Таким образом, в том, что касалось Философа и Тощей Женщины, дело зашло в тупик, и Философ решил, что сам предъявит его Энгусу Огу и от имени клана Мак Мурраху попросит у бога защиты и помощи. Вследствие чего повелел Тощей Женщине испечь две ковриги и изготовился в дорогу.

Тощая Женщина выпекла ковриги, положила их в сумку, и наутро спозаранку Философ закинул ту сумку на плечо и отправился в поход.

Выбравшись на опушку соснового бора, он помедлил пару мгновений, не совсем уверенный, куда держать путь, а затем продолжил шагать к Горт на Клока Море. Когда пересекал Горт, ему подумалось, что надо бы кликнуть лепреконов да потолковать с ними, но память о Михале Мак Мурраху и невзгодах, какие претерпевал он (все прямиком связанные с лепреконами), ожесточили сердце Философа против соседей, а потому миновал он тисовое дерево, не задерживаясь. Вскоре оказался на пустоши, покрытой вересковыми кочками, где нашли Пана дети, двинулся вверх по холму и увидел Кайтилин Ни Мурраху – она шла чуть впереди с небольшим сосудом в руке. Коза, которую Кайтилин только что подоила, клонила морду к траве; пока девушка легкой поступью шагала впереди, Философ закрыл глаза в праведном гневе и вновь открыл их – из любопытства вовсе не противоестественного: на девушке не было никакой одежды. Философ смотрел, как она заходит за куст и исчезает в скальной расселине, и гнев его – и на девушку, и на Пана – завладел им, а потому Философ оставил путь благоразумия, что устремлялся к горной вершине, и двинулся дорогой, ведшей в пещеру. Кайтилин, заслышав звук его шагов, поспешила навстречу, но Философ оттолкнул ее недобрым словом.