Читать «Юрий Тынянов. Сочинения в трех томах. Том 3» онлайн - страница 195

У Александра был свой критик — гувернер Иконников. Любитель правды, сумрачный, бледный, с дрожавшими от пьянства руками и диким взглядом, — был несчастный безумец. Он любил стихи и свои и чужие, но мало о них говорил и почти вовсе не делал дельных замечаний. Подняв палец к бледным губам, он слушал их — и бледнел еще больше. Он дважды сухо сказал Александру, что стихи дурны, и Александр не подумал обидеться. Он вдруг понял, что стихи и в самом деле дурны. В третий раз Александр прочел стихи, которые считал •вздором, и Иконников бросился его обнимать. Этот бедный безумец, Дон-Кихот, знал, казалось, какой-то секрет, быть может точно у этого вздора, который он прочел, были свои достоинства.

Вскоре в лицее стало известно, что Иконникова изгоняют за дурные привычки и дурное действие на учеников. Подозревали и Кошанского и Пилецкого. Бледный, с длинными дрожащими пальцами, любитель правды сунул в карман единственное свое имущество—-стихи Горация в кожаном переплете — и пришел проститься.

Он простился с Чириковым. Всегда чинный, маленький Чириков упал к нему на грудь и хриплым голосом пророкотал:

— Прощай, друг!

Они все собрались кругом и посматривали: нейдет ли Пилецкий. Любитель правды обратился к ним.

— Льщу себя надеждою, милостивые государи, — сказал он, — что связь наша не прервется, — басни господина Яковлева и Дельвига, песни господина Пушкина всегда пребудут в моей памяти. Уважая ваши занятия, поручаю себя вашему благоволению.

Иконников поставил себе за правило говорить с ними без всякой короткости. Они не были для него юнцами, отроками и проч. Маленького Комовского он обнял и прижал к груди.

— Прости, любезный мой, — сказал он, — дружба наша утвердится разлукою.

Пушкину и Дельвигу, он сжал крепко руки, раскланялся чопорно и удалился мерным военным шагом.

Александр видел дружбу, безумие, честность, гордость, нищету, — он никогда не видел ранее такого бедного человека.

9

Мартином были недовольны Дельвиг, Мясоедов и дру-« гие. Родители приносили в лицей все неустройство отчего дома: давно уже они никуда не выезжали, и старомодные выходцы из другого мира толпились чванно, с некоторою робостью, по праздничным дням в приемном зале. Длинная немецкая шаль госпожи Кюхельбекер волочилась по полу: в Павлово царствование она была, быть может, прилична; родитель Вальховского был беден, как церковная мышь. Немудрено: фамилии давно утратили первоначальную цель своего существования, либо ее не достигли.