Читать «Цыганское романсеро» онлайн - страница 6

Вспомни пречистую деву -

время пришло умирать.

- Ай, Федерико Гарсиа,

оповести патрули!

Я, как подрезанный колос,

больше не встану с земли.

Четыре багряных раны -

и профиль, как изо льда.

Живая медаль, которой

уже не отлить никогда.

С земли на бархат подушки

его кладет серафим.

И смуглых ангелов руки

зажгли светильник над ним.

И в час, когда четверо братьев

вернулись в город родной,

смертное эхо затихло

гвадалквивирской волной.

ПОГИБШИЙ ИЗ-ЗА ЛЮБВИ

- Что там горит на террасе,

так высоко и багрово?

- Сынок, одиннадцать било,

пора задвинуть засовы.

- Четыре огня все ярче -

и глаз отвести нет мочи.

- Наверно, медную утварь

там чистят до поздней ночи.

Луна, чесночная долька,

тускнея от смертной боли,

роняла желтые кудри

на желтые колокольни.

По улицам кралась полночь,

стучась у закрытых ставней,

а следом за ней собаки

гнались стоголосой стаей,

и винный янтарный запах

на темных террасах таял.

Сырая осока ветра

и старческий шепот тени

под ветхою аркой ночи

будили гул запустенья.

Уснули волы и розы.

И только в оконной створке

четыре луча взывали,

как гневный святой Георгий.

Грустили невесты-травы,

а кровь застывала коркой,

как сорванный мак, сухою,

как юные бедра, горькой.

Рыдали седые реки,

в туманные горы глядя,

и в замерший миг вплетали

обрывки имен и прядей.

А ночь квадратной и белой

была от стен и балконов.

Цыгане и серафимы

коснулись аккордеонов.

- Если умру я, мама,

будут ли знать про это?

Синие телеграммы

ты разошли по свету!..

Семь воплей, семь ран багряных,

семь диких маков махровых

разбили тусклые луны

в залитых мраком альковах.

И зыбью рук отсеченных,

венков и спутанных прядей

бог знает где отозвалось

глухое море проклятий.

И в двери ворвалось небо

лесным рокотаньем дали.

А в ночь с галерей высоких

четыре луча взывали.

РОМАНС ОБРЕЧЕННОГО

Как сиро все и устало!

Два конских ока огромных

и два зрачка моих малых

ни в даль земную не смотрят,

ни в те края, где на челнах

уплывший сон поднимает

тринадцать вымпелов черных.

Мои бессонные слуги,

они все смотрят с тоскою

на север скал и металлов,

где призрак мой над рекою

колоду карт ледяную

тасует мертвой рукою...

Тугие волы речные

в осоке и остролистах

бодали мальчишек, плывших

на лунах рогов волнистых.

А молоточки пели

сомнамбулическим звоном,

что едет бессонный всадник

верхом на коне бессонном.

Двадцать шестого июня

судьи прислали бумагу.

Двадцать шестого июня

сказано было Амарго:

- Можешь срубить олеандры

за воротами своими.

Крест начерти на пороге

и напиши свое имя.

Взойдет над тобой цикута

и семя крапивы злое,

и в ноги сырая известь

вонзит иглу за иглою.

И будет то черной ночью

в магнитных горах высоких,

где только волы речные

пасутся в ночной осоке.

Учись же скрещивать руки,

готовь лампаду и ладан

и пей этот горный ветер,

холодный от скал и кладов.

Два месяца тебе сроку

до погребальных обрядов.

Мерцающий млечный меч

Сант-Яго из ножен вынул.

Прогнулось ночное небо,

глухой тишиною хлынув.

Двадцать шестого июня

глаза он открыл - и снова

закрыл их, уже навеки,

августа двадцать шестого...

Люди сходились на площадь,

где у стены на каменья

сбросил усталый Амарго

груз одинокого бденья.

И как обрывок латыни,