Читать «Цыганское романсеро» онлайн - страница 7

прямоугольной и точной,

уравновешивал смерть

край простыни непорочной.

РОМАНС ОБ ИСПАНСКОЙ ЖАНДАРМЕРИИ

Их копи черньш-черны,

и черен их шаг печатный. На крыльях плащей чернильных

блестят восковые пятна.

Надежен свинцовый череп -

заплакать жандарм не может;

въезжают, стянув ремнями

сердца из лаковой кожи.

Нолуночны и горбаты,

несут они за плечами

песчаные смерчи страха,

клейкую мглу молчанья.

От них никуда не деться -

скачут, тая в глубинах

тусклые зодиаки

призрачных карабинов.

О звонкий цыганский город!

Ты флагами весь увешан.

Желтеют луна и тыква,

играет настой черешен.

И кто увидал однажды -

забудет тебя едва ли,

город имбирных башен,

мускуса и печали!

Ночи, колдующей ночи

синие сумерки пали.

В маленьких кузнях цыгане

солнца и стрелы ковали.

Плакал у каждой двери

израненный конь буланый.

В Хересе-де-ла-Фронтера

петух запевал стеклянный.

А ветер, горячий и голый,

крался, таясь у обочин,

в сумрак, серебряный сумрак

ночи, колдующей ночи.

Иосиф с девой Марией

к цыганам спешат в печали -

она свои кастаньеты

на полпути потеряли.

Мария в бусах миндальных,

как дочь алькальда, нарядна;

плывет воскресное платье,

блестя фольгой шоколадной.

Иосиф машет рукою,

откинув плащ златотканый,

а следом - Педро Домек

и три восточных султана.

На кровле грезящий месяц

дремотным аистом замер.

Взлетели огни и флаги

над сонными флюгерами.

В глубинах зеркал старинных

рыдают плясуньи-тени.

В Хересе-де-ла-Фронтера -

полуночь, роса и пенье.

О звонкий цыганский город!

Ты флагами весь украшен...

Гаси зеленые окна -

все ближе черные стражи!

Забыть ли тебя, мой город!

В тоске о морской прохладе

ты спишь, разметав по камню

не знавшие гребня пряди...

Они въезжают попарно -

а город поет и пляшет.

Бессмертников мертвый шорох

врывается в патронташи.

Они въезжают попарно,

спеша, как черные вести.

И связками шпор звенящих

мерещатся им созвездья.

А город, чуждый тревогам,

тасует двери предместий...

Верхами сорок жандармов

въезжают в говор и песни.

Часы застыли на башне

под зорким оком жандармским.

Столетний коньяк в бутылках

прикинулся льдом январским.

Застигнутый криком флюгер

забился, слетая с петель.

Зарубленный свистом сабель,

упал под копыта ветер.

Снуют старухи цыганки

в ущельях мрака и света,

мелькают сонные пряди,

мерцают медью монеты.

А крылья плащей зловещих

вдогонку летят тенями,

и ножницы черных вихрей

смыкаются за конями...

У Вифлеемских ворот

сгрудились люди и кони.

Над мертвой простер Иосиф

израненные ладони.

А ночь полна карабинов,

и воздух рвется струною.

Детей пречистая дева

врачует звездной слюною.

И снова скачут жандармы,

кострами ночь засевая,

и бьется в пламени сказка,

прекрасная и нагая.

У юной Росы Камборьо

клинком отрублены груди,

они на отчем пороге

стоят на бронзовом блюде.

Плясуньи, развеяв косы,

бегут, как от волчьей стаи,

и розы пороховые

взрываются, расцветая...

Когда же пластами пашнп

легла черепица кровель,

заря, склонясь, осенила

холодный каменный профиль...

О мой цыганский город!

Прочь жандармерия скачет

черным туннелем молчанья,

а ты - пожаром охвачен.

Забыть ли тебя, мой город!

В глазах у меня отныне

пусть ищут твой дальний отсвет.

Игру луны и пустыни.

ТРИ ИСТОРИЧЕСКИХ РОМАНСА. МУЧЕНИЯ СВЯТОЙ ОЛАЙИ