Читать «Феликс Гольт» онлайн - страница 19

   – Вздор! Какое удовольствие может старуха находить в жизни, разве что мучить других. Какие у тебя удовольствия в жизни, Деннер, кроме удовольствия быть моей служанкой.

   – О да уж, одно удовольствие знать, что ты не такая дура, как половина людей, которых видишь вокруг себя. А потом удовольствие командовать своим мужем и хорошо исполнять свои обязанности. Да если б мне только и было дела, что варить варенье, так я и то не желала бы умереть, не покончив его как следует. Потом же люблю иной раз погреться на солнышке, как кошка; я смотрю на жизнь как на игру в вист, в которую мы иной раз поигрываем с Банксом и его женой. Я не очень люблю игру, но если я уже села, я люблю разыграть свои карты, как следует, и посмотреть, что из этого выйдет. И мне хочется, чтобы вы сыграли свою игру как можно лучше, потому что ваша участь тесно связана с моею вот уже сорок лет. Но мне надо посмотреть, как Катя подаст обед, если у вас нет других приказаний?

   – Нет, Деннер, я сейчас иду вниз.

   Величественная фигура мистрисс Трансом, сходившей с широкой лестницы, в своем черном бархатном с кружевами платье, видимо заслуживала недавнего комплимента Деннер. Она поражала тем врожденно-аристократическим повелительным тоном, который отметил бы ее как предмет особой ненависти и презрения для возмутившейся черни. Ее личность слишком наглядно напоминала о сословных перегородках и различиях, чтобы ее можно было пройти не заметив. И, однако, заботы и занятия мистрисс Трансом были далеко не аристократического свойства, в продолжение пяти лет вела она однообразную узкую жизнь, выпадавшую на долю большей части нашей бедной сельской аристократии, никогда не ездившей в город и даже обыкновенно незнакомой и с половиной ближайших своих соседей. В молодости она слыла очень умною и образованною девушкой; она очень гордилась этой славой, читала тайком самых легкомысленных французских авторов, но в обществе с большим уменьем рассуждала о слоге Бёрка, и красноречии Шатобриана, насмехалась над лирическими балладами и восхищалась Талиба Соути. Она внутренне сознавалась, что упомянутые французские писатели были вредны, и что читать их грешно; но многое грешное ей нравилось, а многое такое, что она считала похвальным, казалось ей пустым и скучным. Она находила удовольствие в романах, в которых описывались преступные страсти, но она все время была убеждена, что истинное спасенье заключается в таком воззрении на жизнь, которое бы сохранило неизменным существующий строй английского общества и спасло его от назойливости невоспитанной и низшей части общества. Она знала, что историю народа Иудейского должно предпочитать истории языческой древности. Но эти язычники, хотя и погрязли в грехах их религии, все же принесли нам пользу – от них мы наследовали классические знания. Греки славились скульптурой, итальянцы живописью, средние века были невежественны и заражены папизмом, но теперь христианство шло об руку с цивилизацией и их успехи, неясно и смутно выражавшиеся в других государствах, в нашей благословенной стране открыто проявлялись в основных началах нравственности ториев и господствующей церкви. Гувернантка мисс Линтон утверждала, что порядочная женщина должна уметь написать толковое письмо и говорить со знанием дела об общих предметах. Это воспитание придало особенный блеск молодой девушке красивой собою, ловко сидевшей на лошади, немножко игравшей и певшей, рисовавшей акварелью, умевшей с плутовским огнем в глазах привести кстати смелую цитату или с достоинством цитировать что-нибудь из своего запаса нравственных изречений. Подобные идеи могут производить впечатление только в блестящем обществе, особенно под прикрытием цветущей красоты. Но убеждения, что все, что истинно и полезно для большинства человечества не более как скучные дрязги, не может послужить прочной основой для жизни, полной испытаний и соблазна. Мистрисс Трансом была в апогее своей славы в исходе прошлого столетия, но с годами, то, что она привыкла считать своим знанием и талантами, стало никуда не годно, как какое-нибудь старое украшение из фольги, материал которого никогда не имел цены, а форма вышла из моды. Унижения, денежные заботы, сознание своей виновности, совершенно изменили течение ее жизни; восход солнца приносил с собою заботы, приветствия знакомых были проникнуты злобным торжеством или обидным участием; времена года, сменяясь, только увеличивали длинный список лет и все более и более суживали горизонт будущего. И что могло скрасить последние дни такой ненасытной ничем, недовольной эгоистической личности, какова была мистрисс Трансом? Всякое существо, изнемогая под бездной зол, избирает одно из них сравнительно более сносное, но даже и тогда, когда вся жизнь кажется сотканной из одних страданий, найдется одно из них, которое сделается предметом желаний. Господствующая страсть мистрисс Трансом, страсть повелевать, бессильная устранить те крупные невзгоды, которые отравляли ее существование, нашла себе исход на более низком поприще. Она не была жестока и не наслаждалась тем, что она называла старушечьим наслаждением мучить других, но она не упускала ни малейшего случая проявить свою власть. Она любила, чтоб арендатор почтительно стоял перед ней без шапки, когда она, не сходя с лошади, отдавала ему приказания. Она любила заставлять людей переделать всю работу, начатую без ее приказания. Она любила пробираться через молельную церкви к своему месту когда все, направо и налево от нее, почтительно кланялись ей. Она любила выбросить за окно лекарство, предписанное доктором ее работнику, и заменить его другим по собственному усмотрению. Не будь она так величественна, всякий подумал бы, что это сварливая тираническая ведьма с языком, острым как нож. Никто этого не сказал бы о ней, да никто, по правде сказать, и не говорил всей правды о ней, а, может быть, и не подозревал, что под этой внешней наружностью скрывалось тревожное чувствительное женское сердце; таилось оно под пошлыми условными привычками и узкими правилами подобно тому, как живое существо, с блестящими быстрыми глазами и бьющимся сердцем, может скрываться под кучей старого мусора. Ожидаемый приезд сына еще более увеличил эту тревогу, эту чувственность и теперь, когда это давно ожидаемое свидание сбылось, она с горечью говорила себе: "Счастлив тот угорь, с которого не содрали шкуру. Я только избавилась от худшего из зол – вот и все мое счастье!"