Читать «Там, где папа ловил черепах» онлайн - страница 105

Побеседовали и с Климом — он был заводилой мальчишек, — так, мол, и так, бедные учительницы, работают не там, где им хотелось, давай будем вести себя хорошо, ну что нам стоит? Охотно согласился: «Ничего не стоит», И сразу устроил драку на немецком. Мы с ним поссорились. Араму я без всяких объяснений надавала по шее — что за привычка сидеть во время урока в шкафу и петь песни? Надя поссорилась с Маргошкой, Сашка не стала с нами ссориться, честно заявила, что сидеть спокойно не может. Надя устала воевать с классом и опять занялась на уроках чтением, я не сдавалась: цыкала на девчонок, одергивала ребят. Мне уже стало казаться, что дела учительниц пошли лучше. И как же я огорчилась, когда мои подопечные, главное, обе в один и тот же день, сказали, что второй учительницы им в классе не надо.

Пораженная, я притихла. Вот бывает же так: тебя совсем, совсем не понимают и даже начинают относиться к тебе хуже за то, что ты добро им делаешь. Ну что ж, придется хоть самой сидеть тихо, как-никак, а это тоже помощь несчастным.

Я сидела беззвучно два урока подряд. Сидела как посторонний человек, потому что ни Софья Павловна, ни Ванда Тимофеевна, казалось, не желали замечать моего примерного поведения. Когда шум в классе особенно усиливался, они мгновенно поворачивались в мою сторону и, очевидно, не верили своим глазам: я была молчалива и неподвижна, как статуя.

А я сидела и наблюдала. И вдруг сделала открытие: как интересно глядеть на класс глазами постороннего человека! Я вдруг увидела то, чего раньше никогда не замечала. Что за картина? Все, в том числе и Ванда Тимофеевна, громко разговаривали о совершенно разном, и все занимались совершенно разными делами. Как будто с ума сошли. А какой крик стоял. У меня сразу заболели уши. Я заткнула их пальцами, и картина эта стала еще удивительней: все продолжали двигаться, но бесшумно, некоторые напевали — это было видно по их губам, — Ванда Тимофеевна о чем-то, как всегда, просила и что-то пространно объясняла, беспомощно взмахивая широкими плоскими ладонями.

Я открыла уши — снова крик и писк. Клим, отстукивая каблуком ритм, пел:

— Мы рождены, чтоб класс наполнить пылью…

Это пародия на наш любимый марш.

Арам Киракосов сидел в шкафу, где хранится скелет, и, приоткрыв дверцу, показывал всем череп:

— Ку-ку! Это чей котелок?

Надя, согнувшись над книгой, читала. Я толкнула ее ногой:

— Посмотри, что творится!

Подняла голову, обвела класс отрешенным взором:

— А что творится?

— Нет, я никогда не стану учительницей! Это самая трудная работа!

Она еще раз отрешенно оглядела класс и, ничего не ответив, снова погрузилась в чтение «Белого безмолвия».

А класс, гудел и бормотал. «Почему мои родители стали учителями? Призвание? И учителями были мои дедушка и бабушка. И прадед, говорят, был учителем… А вдруг и я стану учительницей? Нет! Ни за что!»

* * *

Часам к шести вечера собиралась у сквера вся компания, и Кирилл, усевшись с кряхтеньем на обочину высокого, заросшего травой тротуара, начинал говорить про воров, про тюрьму. Какие в тюрьме отношения между заключенными и как там заключенные, можно сказать, образование высшее по своей «профессии» получают. Об этом Кирилл узнавал от дядьки, который недавно отбыл срок.