Читать «Стыд и истоки самоуважения» онлайн - страница 129
Марио Якоби
особи, причем неважно какого пола [7]. Это условие
оказывается настолько достаточным, что его можно за
менить простым выставлением зеркала. Поэтому исхо
дя из важности отзеркаливания, Когут создает образ
теплого, заботливого, эмпатически понимающего и тер
пеливо разъясняющего аналитика, столь непривычный
для фрейдовского требования быть «выше своих чувств, даже человеческой симпатии» ради истины.
244
От стыда к Бесстыдству
Якоби вслед за Когутом продолжает смотреть
на пациента как на тревожного, несчастного, нар-
циссически уязвимого ребенка, которого нужно со
греть своим теплым « л у ч и с т ы м м а т е р и н с к и м
взглядом» и мягким деликатным отношением. Паци
ент как бы уже достаточно пострадал в прошлом, так что ему надо помочь переиграть жизнь с новой
лучшей матерью и новым отношением к себе. Мы
могли бы спросить, нет ли здесь некой чрезмерной, почти ностальгической драматизации, пытающейся
противопоставить архаический гуманизм холодной
бессердечности и жестокости времени. Регрессивность
не только самой аналитической процедуры, но и рег
рессивный характер мышления аналитика слишком
прозрачен.
Аналитик словно в плену собственной слащавой
сентиментальности. Было бы странно, вводя явное
«надувательство» с поворотом стрелок часов назад и
спасительным переигрыванием прошлого, еще и свя
то уверовать в реальность всего этого. Ведь сама
идея о возможности переигрывания, предполагает бес
конечность и произвольность жизни, утратившей бо
ж е с т в е н н у ю п р е д о п р е д е л е н н о с т ь и з а м ы с е л , порождает опасную веру в отсутствие каких-либо
границ. Сейчас в 90-е даже роман «Война и мир», поставленный где-нибудь на голливудской студии, смотрелся бы так же, как и любая мыльная опера.
Трогательная наивность «очков травмы» слишком по
творствует обывательскому вкусу, превращая психо
аналитика в типичный персонаж шоу, в своего рода
персональный заказ на продолжение телесериала
«Моя вторая мама».
245
Лев Хегай
В нарциссическом мире пустоты и силы, тщетно за
полняемом грезами, аналитик становится пошлой и прими
тивной штамповкой - одноразовой игрушкой. Есть что-то
страшно неискреннее в рекомендации Кернберга, работая с
нарциссическим пациентом, иметь «больш/ю емкость объек
тных отношений», т.е. уметь услужливо сыграть любую
требуемую роль персонажа из прошлого, или в позиции
Когута, возводящей человеческое участие и теплоту в ранг
технического приема. Я думаю, приглашение в регрессию, разыгрываемое в свою очередь аналитиком на манер фо
кусника, является лишь игрой в идеалы и зеркала, игрой
жутко произвольной и насильственной, игрой жестокой и
непристойной, как и все игры и развлечения, которыми мы
оплачиваем (и оплакиваем) свои дыры в реальности.
Границы между достоверностью и грезой в наше
время слишком нечеткие и размытые, так что мы слов
но в наркотическом трансе постоянно пребываем в двой
ственности реальности и вымысла, когда тотальное
сомнение и смущение являются единственными точками
опоры. В фильме Дэвида Аинча «Шоссе в никуда»
