Читать «Солист Большого театра» онлайн - страница 39

То есть, если без лирики, отказаться от рода. И потерять лицо.

Я. Л. Леонтьев

Выпускник одесской школы драматического искусства работал в театрах Кишинёва и Киева, после окончания киевского Коммерческого института организовывал новые театральные коллективы (директор Русского и Татарского театров в Симферополе). Перебравшись в Москву – директор Студии Малого театра, затем помощник директора МХАТа, в 1934-м был назначен заместителем директора ГАБТа и директором его Филиала. Именно «этот мудрейший человек, – вспоминал спустя годы Кирилл Кондрашин, – держал театр в руках, без него ничего не решали». По отзывам современников, театральная Москва Якова Леонтьевича уважала и даже любила, он, между прочим, был одним из ближайших друзей Михаила Булгакова. (Музей ГАБТа).

Важный нюанс: в начале 1930-х остаться Соломоном уменьшало надежду на звания и награды, но благополучию семьи не угрожало, а спустя двадцать лет вполне могло быть расценено как вызов Системе с предсказуемыми последствиями. При этом отец, отнюдь не герой, мог уклониться от беседы на чреватую тему, смалодушничать (потом переживать), но в любые времена в ситуации выбора между рисковым Поступком и безопасностью семьи выбрал бы её. А потому пауза перед ответом на мой вопрос означала, думаю я сегодня, что в кошмаре конца 1940-х и начала 1950-х он о том отказе мог всё же сожалеть.

Я не сомневаюсь, мудрый одессит (сам-то он под отцовской ли фамилией жил?) желал отцу только добра. Вот, скажем, Иван (?) Краузе, принятый в Большой в 1943-м, через три года женившись на балерине Людмиле Петровой, стал Петровым – кому от этого стало хуже? Никому – всем только лучше: замечательного певца, ставшего дважды лауреатом Сталинской премии, а потом и народным артистом СССР узнала вся страна. Разве что родитель мог огорчиться, но, скорее всего, понял бы сына, однако к тому времени он уже сгинул в ГУЛАГе.

В Российской империи, как и на Западе, немало артистов меняли имена-фамилии на рекламно звучные, но по собственному разумению или совету импресарио. Первый муж Марии Максаковой (в девичестве Сидорова), являл свой баритон на сценах обеих столичных и провинциальных театров не австрийцем Максом Шварцем, а россиянином Максимилианом Максаковым. От чего Австрия не пострадала, а Россия выиграла. Он, «между прочим», внёс большой вклад в популяризацию оперного искусства и поднятие культурного уровня провинции, возглавляя оперные коллективы в Екатеринославе, Воронеже и Симбирске, Иркутске, Перми и Вильно.

Тогда же в Вильно настоятелем Никольской церкви служил отец замечательного Василия Качалова. Чем фамилия, не какая-то подозрительная… шляхетского происхождения (как и у Адама Мицкевича), не устроила сына, неизвестно. Но то ли сам пожелал, прочтя некролог бывшего губернатора Архангельской губернии Н. Н. Качалова, то ли с подачи её же предложившего Александра Суворина, владельца газеты «Новое время» и Театра Литературно-артистического общества, где артист тогда выступал, Василий Иванович фамилию сменил.