Читать «Собрание сочинений в 5 томах. Том 1. Уездное» онлайн - страница 300

Евгений Иванович Замятин

И Бог весть, как это случилось — должно быть, курок зацепился за рукав — ружье нечаянно выстрелило прямо в оленя, олень упал.

Марей выскочил под сарай — уж и дергаться перестал олень. Ну что ты будешь делать — стрясется же этакое!

Вечером пляшет огонь в печи, на сковороде свиристит кусок оленины.

— Давай, Марей, запремся — и чтоб никто, ни один человек…

— Ой, и верно запереться! А то правда, мешают — беда. А уж мне немного осталось. Ты знаешь: уж скоро… Да погоди, погоди же — куда ж ты?

—————

В черном небе — все шире заря малиновой лентой. На дне синих ледяных пещер — алые огни, торопливая работа идет на дне — куют солнце. Розовеет снег, уходит вглубь мертвая синева, может быть, немного еще — и улыбнутся розовые губы, медленно подымутся ресницы — и засияет лето…

Нет, не будет лета. Пелькины губы крепко сжаты, брови сурово столкнулись.

— Марей! Может, и ты пойдешь? Или, может, хочешь — я останусь? Ну, хочешь, не пойду?

Кортома вернулся из Норвегии, у Кортомы — вечерина, как и всякий год.

— Нет уж, одна иди. Уж я лучше поработаю…

Пелька долго сидит на лавке — той самой — руки в коленях. Долго ходит по избе. Один раз что-то хрустнуло — может быть, впрочем, это хворостинка попала под ноги. Сняла платье с гвоздя, стала одеваться.

Было это — то самое зеленое платье. Кортома не забыл — привез. Вчера утром пришел со свертком Иван Скитский, сверток перевязан зеленой лентой.

— Это тебе от хозяина. Беспременно, чтоб на вечерину приходила. А насчет платья, сказал: твоя воля. Хочешь — наденешь, не хочешь — нет, это уже ты сама…

А из норки — из плечей — голова так и выныривает, глаза так и скачут — как неключимая сила, и поглаживает сверток ласковенько, и погладил бы Иван Скитский Пельку, погладил бы Марея: весело!

Пелька — в зеленом платье. В рыжих перепутанных волосах — сухой зеленый венок. Губы — сухие, сжаты так — еще немножко, и кровь брызнет: и все-таки губы дрожат.

— Марей!

— Что? Ага, оделась? Ой, и красива же ты, Пелька! Ну, ты чего же?

— Нет, я так. Так я иду.

— Эх, жалко: работа… Кабы не работа — я бы тоже, пожалуй… Да надо кончать, вот.

— Да, надо кончать…

—————

Изо всей мочи по небу кнутом — и кровавеет рубец: заря. Но ни звука, ни оха: все равно никто не услышит.

Все еще во вчерашнем зеленом платье — Пелька у окна, молча, ни звука. Марей — далеко, чуть виден в светлом кругу под жестяной лампочкой. Торопится, потукивает молоточком — тукает, поет, несется сердце: завтра фонарь, завтра — вся жизнь новая…

— Ну что же, Пелька, как там вчера? — и уж забыл Марей, что спросил о чем-то, и ничего ему на свете: только — фонарь.

Все ярче рубец от кнута в небе. В плечах, в коленях — дрожь все горячее: пожалуй, вчера жаркая выбегала — остудилась, очень возможно.

— Эй, Марюха, оглох, что ли? Здравствуй, говорю. От хозяина от моего — поклон со спасибом.

— Ага, Иван? Здравствуй.

— Ну, а ты, красавица, как? Все на вчерашнем стоишь?

— На вчерашнем.