Читать «Собрание сочинений в 25 томах. Том 9» онлайн - страница 136

А у Ольги глаза блестят неприятно. Привезу ей подарок из города — жалуется:

— Зачем это? Ты бы деньги-то берег.

Скучно стало мне, и от этой скуки пристрастился я к птичьей охоте. Уйду в лес, поставлю сеть, повешу чапки, лягу на землю, посвистываю, думаю. В душе — тихо, ничего тебе не надобно. Родится мысль, заденет сердце и падет в неизвестное, точно камешек в озеро, пойдут круги в душе — волнение о боге.

В эти часы бог для меня — небо ясное, синие дали, вышитый золотом осенний лес или зимний — храм серебряный; реки, поля и холмы, звезды и цветы — всё красивое божественно есть, всё божественное родственно душе. А вспомнишь о людях, встрепенется сердце, как птица, во сне испуганная, и недоуменно смотришь в жизнь — не сливается воедино красота божия с темной, нищей жизнью человеческой. Светлый бог где-то далеко в силе и гордости своей, люди — тоже отдельно в нудной и прискорбной жизни. Почто преданы дети божии в жертву суете, и голодны, и унижены, и придавлены к земле, как черви в грязи,— зачем это допущено богом? Какая радость ему видеть унижение творений своих? Где есть люди, кои бога видят и чувствуют красоту его? Ослеплена душа в человеке черной нуждой дневной. Сытость числится радостью и богатство — счастием, ищут люди свободы греха, а свободы от треха не имеют. И где в них сила отчей любви, где божья красота? Жив бог? Где же — божеское?

Вдруг взметнется дымом некая догадка или намек, всё собою покроет, всё опустошит, и в душе, как в поле зимой, пусто, холодно. Тогда я не смел дотронуться словами до этой мысли, но, хотя она и не вставала предо мной одетая в слова,— силу ее чувствовал я и боялся, как малый ребенок темноты. Вскочу на ноги, затороплюсь домой, соберу снасти свои и пойду быстро да песни пою, чтобы оттолкнуть себя в сторону от немощного страха своего.

Стали люди смеяться надо мной,— птицеловов не уважают в деревнях,— да и Ольга тяжело вздыхает, видимо, и ей зазорным кажется занятие мое. Тесть мне притчи читает, я помалкиваю, жду осени; кажется мне, что минует меня солдатчина,— эту яму я обойду.

Жена снова забеременела и с тем вместе начала грустить.

— Что ты, Ольга?

Сначала отнекивалась — ничего, дескать, но однажды обняла меня, заплакала.

— Умру я,— говорит,— родами умру!

Знал я, что женщины часто этак говорят, но испугался. Утешаю — не слушает.

— Снова ты останешься один,— говорит,— не любимый никем. Неуживчивый ты, дерзкий во всем — прошу я тебя, ради детей: не гордись, все богу виноваты, и ты — не прав...

Часто стала она говорить мне подобные речи, и смутился я от жалости к ней, страха за нее. С тестем у меня что-то вроде мира вышло, он сейчас же воспользовался этим по-своему: тут, Матвей, подпиши, там — не пиши. Предлоги важные — солдатство на носу, второй ребенок близко.

А уже рекрута гулять начали, меня зовут; отказался — стекла побили.

Настал день, поехал я в город жребий вынимать, жена уже боялась выходить из дома. Тесть меня провожал и всю дорогу рассказывал, какие он труды понес ради меня, и сколько денег истратил, и как хорошо всё устроено у него.