Читать «Собрание сочинений в 25 томах. Том 9» онлайн - страница 131

Максим Горький

— Помоги,— говорю,— господи, и научи мя, да но потеряю путей твоих и да не угрязнет душа моя во грехе! Силен ты и многомилостив, сохрани же раба твоего ото зла и одари крепостью в борьбе с искушением, да не буду попран хитростию врага и да не усумшось в сило любви твоей к рабу твоему!

Так низвел я господа с высоты неизреченных красот его на должность защитника малых делишек моих, а бога унизив, и сам опустился до ничтожества.

Ольга же день ото дня тает в печали, как восковая свеча. Думаю, как она будет жить с другим человеком, и не могу поставить рядом с ней никого, кроме себя.

Силою любви своей человек создает подобного себе, и потому думал я, что девушка понимает душу мою, видит мысли мои и нужна мне, как я сам себе. Мать ее стала еще больше унылой, смотрит на меня со слезами, молчит и вздыхает, а Титов прячет скверные руки свои и тоже молча ходит вокруг меня; вьется, как ворон над собакой издыхающей, чтоб в минуту смерти вырвать ей глаза. С месяц времени прошло, а я всё на том же месте стою, будто дошел до крутого оврага и не знаю, где перейти. Тяжело было.

Однажды приходит Титов в контору и говорит мне негромко:

— Вот, Матвей, на твое счастье явился случай — хватай его, коли хочешь человеком быть!

Случай был такой, что мужики должны были много проиграть, экономия кое-что выиграла бы, а Титову могло попасть рублей около двухсот.

Рассказал мне и спрашивает:

— Что, не осмелишься?

Спроси иначе — может, я и не пошел бы в руки к нему, а от этих слов взорвало меня.

— Воровать не осмелюсь? — говорю.— Тут смелости не нужно, только подлость одна. Давайте будем воровать!

Усмехается он, мерзавец, спрашивает:

— А грех?

— А грехи мои — я сам сочту.

— Ну и ладно! — говорит.— Теперь — знай: что ни день, то к свадьбе ближе!

Словно волка на козленка, ловил он меня, дурака, в капкан.

И — началось. В делах я был не глуп, а дерзость всегда большую имел. Начали мы с ним грабить народ, словно в шашки играем,— он сделает ход, а я — еще злее. Оба молчим, только поглядываехм друг на друга, он — со смешком зеленым в глазах, я — со злостью. Одолел меня этот человек, но, и проигравши ему всё, даже в поганом деле не мог я ему уступить. Лен принимая, стал обвешивать, штрафы за потраву утаивал, всячески копейки щипал с мужиков, но денег не считал и в руки не брал,— всё Титову шло; конечно, легче мне от этого не было, и мужикам тоже.

Словом сказать, был я в ту пору как бешеный, в груди холодно; бога вспомню — как обожжет меня. Не однажды все-таки упрекал его:

— Почто,— мол,— не поддержишь силою твоею падение мое; почто возложил на меня испытание не п.о разуму мне, али не видишь, господи, погибает душа моя?

Были часы, что и Ольга чужой становилась мне; гляжу на нее и враждебно думаю:

«Тебя ради душой торгую, несчастная!»

А после этих слов станет мне стыдно пред нею, стану я тих и ласков с девушкой, как только могу.

Но — поймите — не от жалости к себе али к людям мучился я и зубами скрипел, а от великой той обиды, что не мог Титова одолеть и предал себя воле его. Вспомню, бывало, слова его о праведниках — оледенею весь. А он, видимо, всё это понимал.