Читать «Санкт-Петербургские вечера» онлайн - страница 34

Жозеф де Местр

больше серьезного обсуждения, так что пусть себе говорят, что угодно.13 Я же сделаю только одно замечание, для вас, может быть, новое. Дело в том, что если вся система индийских древностей была ниспровергнута полезными трудами Калькуттской академии и если один лишь взгляд на географическую карту доказывает, что Китай мог быть заселен только после Индии, то от удара, поразившего древности индийские, рушится и вся древняя история Китая — та самая, о которой нам без конца твердили многие, и особенно Вольтер.

Так или иначе, Азия была театром величайших чудес, и не удивительно, что ее народы сохранили более сильную склонность к чудесному, чем это свойственно человечеству в целом и каждому из нас в отдельности. А потому они всегда обнаруживали так мало охоты и способностей к нашему выводному знанию (sciences de conclusions). Кажется, они еще помнят первобытную науку и эпоху знания непосредственного (Гёге de l’intuition). Разве закованный в цепи орел, когда хочет подняться ввысь, требует, чтобы ему дали монгольфьер? Нет, он желает лишь одного: чтобы разбили его цепи. И кто знает, не суждено ли этим народам вновь созерцать такие зрелища, в которых отказано мелочному духу Европы? Как бы там ни было, заметьте, прошу вас, следующее: современную науку уже невозможно представить себе иначе, как в непременном окружении механических приспособлений рассудка и всевозможных искусственных методов и процедур. В тесных одеждах Севера, с головой, покрытой завитками накладных волос, обремененная книгами и инструментами, испачканная чернилами, бледная от трудов и бдений, еле тащится она, задыхаясь, по дороге истины, склонив к земле изборожденное алгебраическими знаками чело. Ничего подобного глубокая древность не знала. Науку первобытных времен, насколько ее можно различить со столь громадного расстояния, видим мы всегда вольной и уединенной; она скорее летит, нежели идет, всем своим обликом являя нечто сверхъестественное и неземное. Развеваются по ветру ее волосы, выбившиеся из-под восточной митры, эфод облекает вдохновенно вздымающуюся грудь; она смотрит лишь на небо и, кажется, касается презрительною стопою земли только затем, чтобы от нее оторваться. И хотя никогда и ни о чем она ни у кого не спрашивала, и человеческая ее основа нам неведома, все же несомненно, что обладала она познаниями драгоценнейшими.14 А это, если вы хорошенько поразмыслите, докажет вам, что древняя наука была избавлена от необходимости труда, тяготеющего над нашей наукой, и что нельзя вообразить себе ничего более ложного, чем все те расчеты, которые основали мы на современном опытном знании.