Читать «Сало Флор. Горький чешский шоколад» онлайн - страница 8

Владимир Мощенко

Межирова по многим причинам в судьбе Флора интересовало всё. Но чаще всего задавал он вопрос: сумел бы Флор выиграть матч у Алехина? И сам же выкладывал свои версии — иногда парадоксальные. Впервые о Флоре мы заговорили в Тбилиси, когда я там служил в газете Закавказского военного округа. Пару раз мы ходили в театр на улице Руставели, переполненный фанатами, на всесоюзное первенство, и видели там не только Таля и Петросяна, но и Флора, в чемпионате не игравшего: он изредка, на минуту-другую, выходил на сцену и задерживался у какого-нибудь столика. Я издали разглядывал его — так, будто это редчайший экспонат истории, хотя в нём ещё сохранялось немало от прежней энергии. Он ни на кого не был похож. Флор — не меньше, чем Керес, — чем-то завораживал и меня, и Межирова.

(«Просто очаровательным» называла Флора Салли Ландау, первая жена Михаила Таля. Ей однажды рассказывала Мишина мама, Ида Григорьевна, как зимой пятьдесят девятого, когда в Тбилиси игрался финал XXVI чемпионата страны, почувствовав, что сын прихворнул и нуждается в её срочной помощи, она вылетела в Грузию. В вестибюле театра имени Руставели — это был и театр шахматных сражений — её встретил Флор по просьбе Миши: вот кто был главным болельщиком у рижанина, беспримерного возмутителя спокойствия. Сало Михайлович поцеловал ей руку.

— Вы — самый красивый мужчина на свете! — сказала ему тогда Ида Григорьевна.

Флор ей тихо ответил, что такая патетика сейчас ни к чему: Таль в партии с Нежметдиновым попал в довольно затруднительное положение. А та возразила:

— Не беспокойтесь, ведь я уже здесь, и вы — с нами. Значит, Миша выкрутится!

И действительно: и выкрутился, и победил!

Салли часто вспоминала «моего любимого» Сало Флора, то, как он водил её по московскому шахматному клубу, как подвёл к висевшим на стене портретам чемпионов мира: «Саллинька, посмотри на них. Они все — самые нормальные сумасшедшие люди...»)

Вполне возможно, что под влиянием наших тбилисских «шахматных бдений», разговоров и раздумий о Флоре Межиров написал одно из лучших стихотворений. Он сам был типичным игроком — и был уверен, что без этого качества художник теряет многое, едва ли не всё:

Вскоре сделался он игроком настоящим, а это Многократно усиленный образ поэта, Потому что великий игрок — это вовсе не тот, Кто умеет шары заколачивать в лузы, А мудрец и провидец, почти что пророк, С ним во время удара беседуют музы.

Он боготворил игрока, который «идёт не по воле ферзя, а по воле свободного поля», ставил на первое место свободу выбора — и свободу вообще, славил мастеров - «особую поросль» («мы такое видели, поняли, прошли, — пусть молчат любители, выжиги, врали»). Ему не по нраву «наш созерцающий взгляд», видящий «в суматохе житейской и спешке лишь поля, на которых стоят короли, королевы и пешки», зато преклоняется он перед теми, кто «видит поля и с полей на поля переходы, абсолютно пригодные для одинокой и гордой свободы», кто «исходит из этих полей, оккупации не претерпевших, ибо нету на них королей, королев и подопытных пешек...»