Читать «Русская Дания» онлайн - страница 128

Когда они выбежали на перекресток, где проходила улица «немытых интеллигентов», то ему в лицо врезался обрывок пожелтевшей газеты, где на заглавной странице было изображено какое-то огромное роскошное здание с водруженным на него датским флагом. За балюстрадой, ограждающей балкон одного из его ярусов, он увидел радостных людей, вскидывающих свои шляпы и размашисто вздымающих руками к небу. Некоторые из них скидывали с балкона огромные куски рокфора или пармезана. Как показалось в первое мгновение Распупину (видимо, вследствие его глубоко наивной веры в человечество), они лишь хотели поделиться едой со страждущими, но посмотрев чуть ниже, он убедился, что все это происходило от бездонного безделья и бесстыжей зажратости – внизу не было никого. Видимо, в Дании сыты даже животные, подумал он на секунду, и выбросил номер.

Распупин стал замечать все больше поддерживающих его чертей. Они либо стеснялись и показывали свое уважение издалека, либо подходили поближе, а то и вовсе пытались догнать Иннокентия. Они издавали звуки радости, и этими звуками радости словно сигнализировали другим находящимся поблизости собратьям, а те, в свою очередь, сразу понимали, что их почитаемый предводитель вернулся. На, казалось бы, погрязшей в хаосе и ненависти улице теперь становилось веселее. Из-за углов вылезали и черти-знаменосцы (у тех, кстати, на знамени были изображены скрещенные вилы и багор, а также лик Распупина сверху, т.е. Чертопупина), и поэты-трубадуры с их излюбленной песней «Будь славен Ад», посвященной предводителю восстания Чертопупину, и даже те, кто, как казалось на первый взгляд, представляет большую опасность, а именно, черти из элитного подразделения «коммандос». Но оставалась одна непонятная вещь – еще живые люди были бы будто настроены против Распупина. Хоть и осознавая, что, им придется заплатить за подобное смертью, они бросались в него подручными предметами из окон своих уютных квартир, а некоторые, самые радикальные, выпрыгивали из них, в надежде приземлиться на него, и впоследствии убить. Преданные черти, конечно, быстро реагировали, и немедленно ликвидировали неприятеля.

«Почему же люди не поладили с чертями?» – задумывался вскользь Распупин, когда видел, как очередной черт давит копытцами какого-то еще живого человека, но ответа он этому пока не мог найти. «Кто я такой?» – спрашивал он далее себя, – «быть может, Чертопупин, а не Распупин?» Он хотел спросить об этом Иннокентия, но вдруг остановил себя в таком потуге. Он испугался, что тот ответит ему положительно:

–Черто… тьфу ты! Иннокентий, ты не знаешь…

– ……………..

– А нет, ничего, выкинь из головы.

На всякий случай он оглядел свои руки, пару раз их развернул, а затем вгляделся в лицо Толика – у того по-прежнему, как и у Иннокентия, был человеческий вид.

Чтобы внимательнее ознакомиться с окрестностями, Распупин попросил Кешу спустить его с плеча – на улице было уже не так опасно. Он по-прежнему оглядывался: то на здания, то на дорогу, то на чертей, то на Иннокентия, то на маленького Анатолия, то на собственные конечности, но что-то отбрасывало на него тень сомнения – город будто бы стал другим. И дело было даже не в его разрушенном состоянии – человек всегда опознает мертвого товарища или признает в испорченной любимой вещи свою любимую вещь – а в чем-то, что давало ощущение изысканности: он никогда не испытывал подобное в родном городе Н. Дорожные знаки, фонарные столбы, разметка на асфальте, да и сам асфальт будто бы были на порядок выше, будто бы в город Н. явился какой-то волшебник и взмахом палочки преобразил все, устранил все изъяны, довел все, наконец, до совершенства. Здания, которые, казалось бы, только что подверглись бомбардировке, также обладали долей этой самой изысканности – в них Распупин даже увидел нечто иностранное, он не мог представить, чтоб подобное когда-нибудь было бы построено в городе, где опасно ходить по улицам в любое время суток, даже днем. Очарованный этими веселыми руинами он уже не обращал внимания на сопровождающее его процессию кровопролитие, а просто, словно следующий за экскурсоводом иностранный турист, шагал по все ярче раскрывающейся его взору тропе.