Читать «Размышления VII-XI (Чёрные тетради 1938-1939)» онлайн - страница 246

Историографические науки о духе, которые сегодня мнят себя превосходящими «историзм» предшествующих десятилетий, якобы лишенный решения и «релятивистический» (как убого мыслят эти исследователи, если они вообще «мыслят»), являются подлинными исполнителями историзма, поскольку под этим словом подразумевается метафизическое сущностное — то, что человек как производящий хищник, который должен похитить еще незначимое и нуждается в противнике для своих побед, вывел себя на сцену своей публичности.

Историография, в соответствии со своей технической сущностью, всегда является лишь отстаиванием своевременного, или, что является оборотной стороной того же. подозрением в своевременности,—всякий раз <находясь> в зависимости и всегда не имея свободы для решения,—ибо в таком случае она должна была бы принимать решения против себя самой,—эта двойная невозможность придает историографии вязкость безосновного, всегда плавающего на поверхности, —а благодаря этой «подвижности»—видимость «жизни».

119

87

Сверх-человек Ницше есть последнее и первое пола-гание еще не полностью установившегося животного «человек» —крайнее утверждение метафизики в ее переворачивании как ее завершении и завершающем возврате в завершенное — не начальное — начало истории западноевропейского человека.

88

Райнер Мария Рильке. — От меня то и дело требуют толкования «Дуинских элегий» и моего «мнения» по этому поводу. Предполагается родственность и даже тождественность позиций; — все это лишь внешнее,—«Элегии» для меня недоступны,— хотя я и чувствую и почитаю поэтическую силу и уникальность произведения, написанного посреди этих непоэтических десятилетий. Трижды существенное отделяет мое мышление от этого поэта,—т. е. делает какой-то разговор весьма отдаленным, и сегодня он еще представляется преждевременным.

12С Первое —это безысторичностъ его поэзии,—имеется в виду: погруженность в телесность и животность человека, который <представляется поэту> единственным, кто выскользнул из этой области. Второе —очеловечение животного,—чч о не противоречит первому. Третье —отсутствие сущностных решений^ хотя христианский Бог побежден. Рильке, столь же мало, как и Штефан Георге, хотя и сущ-ностнее и поэтичнее в своем подлинном, пребывает в колее основанного Гёльдерлином, но еще нигде неусвоенного призвания «поэтов». Рильке—и в еще меньшей степени Георге —не справился, поэтически мысля, с западноевропейским человеком и его «миром»,—он несет для себя—более «героично», чем многие из сегодняшних записных «героев», путающих героизм с бесхитростной брутальностью уличной драки,—необъяснимую «судьбу» — рвущуюся назад в доисторическое, в детское. И все же его «творчество» сохранится, хотя кое-что вычурно-ар-тистистичное, что пышным цветом, но иначе цветет у Георге, должно отпасть. Только бы сегодняшние навязчивые «интерпретации» нашли себе какой-нибудь другой предмет.