Читать «Письма из Москвы в Нижний Новгород» онлайн - страница 42

И. М. Муравьев-Апостол

ПИСЬМО ОДИННАДЦАТОЕ-

Ты пеняешь мне, друг мой, — и я виноват: давно не писал к тебе. Сперва поездка в Петербург пресекла мою с тобою переписку, потом последние политические происшествия привели душу мою в такое сильное движение, что я долго не в силах был приняться за перо.

Ты требуешь заключений моих о последних происшествиях!.. Не ожидай их. Как в мыслях, так точно и в деяниях есть степень выспренности, на которую взирая все умственные силы столь крепко потрясаются, что дух в нас изнемогает от избытка восторга, радости и изумления: вот действие, которое произвело надо мною взятие Парижа.

Александр!., торжество добродетели, мужества, великодушия!.. На это у меня есть слезы, а слов нет. Такой драмы, друг мой, еще не бывало на театре света. Забавники вправе сказать о ней, что она исчерпана в Шекспировском вкусе. И в самом деле: первое действие на Немане; второе в Москве; третие под Лейпцигом; четвертое за Рейном; пятое вне и в стенах Парижа, — и как ход трагедии, так и развязка ее самая неправильная: везде Deus ex machina.

Катастрофы нельзя предвидеть до самого конца: в предпоследнем явлении кровь еще льется на высотах Монмартра, а в последнем торжественный въезд Завоевателя в Париж; радостные клики — побежденных, слезы — восторга и благодарности... Ангел-миротворец! лишь ты вступаешь во град отриновенный — и кажется, небо снимает с него проклятие, 25 лет на нем лежавшее; слепотствующие чада Франции зрят снова свет истины, оплакивают гибельное свое заблуждение и возвращаются в объятия отца своего, столь долго томившегося в изгнании. — Великий! чье это дело? — Божие, конечно! и твое, ибо ты избран на то Провидением. — Нет, друг мой, не мне описывать такие события: орел прямо глядит на солнце, а мое слабое зрение не в силах снести блеска величия и славы, которыми Александр окружил себя и Отечество свое. Не только нам, современникам, но и в будущие времена трудно будет историку изобразить нынешнее происшествие.

Тит Ливий и Тацит мастерски описали1 кровавые битвы, народные смуты, ужасы тирании: но удалось ли бы им в равном совершенстве представить потомству величественнейшую нравственную картину: торжество кротости над дерзостию, свободы над рабством; одним словом, всех небесных добродетелей над всеми пороками ада? Не думаю; человек как будто осужден иметь более способностей сильно выражать зло, нежели добро: от

нежели Александра, и от того рае...

Кстати, речь зашла

того легче писать будет историю Бонапарта, ант удачнее пел об аде, нежели о

об аде, чтобы поговорить с тобою в последний раз о Бонапарте. Не поздравляешь ли ты меня, друг мой, с тем, что этот человек оправдал в полной мере мои о нем ты мне той справедливости, что я на счет переменял, никогда в нем не обманывался?

заключения? Не отдаешь ли его никогда мыслей моих не — что он в глазах моих пи

когда не был великим? — Сколько голосов было против меня!

От того, что большая часть людей смешивает вместе два понятия, различные между собою: чрезвычайного и великого, — не рассуждая, что человек может сделаться чрезвычайным единственно от обстоятельств, но чтобы истинно быть великим, надобно родиться таковым.