Читать «Письма из Москвы в Нижний Новгород» онлайн - страница 40

шись в знатные римские домы, умели делаться душою хозяев, хозяек и наследников их:

Viscera magnarum dominium dominique futuri. ^{+ 6}

У нас не плоше этого французёнки не только в столицах, но и по всему пространству России рассыпались и находили средства овладеть умами во многих домах, как знатных, так и незнатных. — Если же к этому взять еще Ювеналово описание гибкости греков и их искусства подбиваться и угождать, то подумаешь, что сатира эта писана не в Риме, а здесь и что в ней речь не о греках, а о французах. — Я помню это место наизусть: позволь мне только вместо Graeculus сказать Franculus, и ты сам согласишься, что это выйдет не в бровь, а в глаз:

Ingenium velox, audacia perdita, sermo

Promtus, et Isaeo torrentior. Ede quid ilium

Esse putes? Quemvis hominem secum attulit ad nos: Grammaticus, Rhetor, Geometres, Pictor, Alyptes, Augur, Schoenobates, Medicus, Magus; omnia novit. Franculus esuriens in coelum, jusseris, ibit.

Ad summam, non Maurus erat, neque Sarmata, nec Thrax, Qui sumsit pennas, mediis sed natus Athenis. ^{+ 7}

Кто же в наши времена первый полетел по воздуху? Француз Монгольфье.⁸ — Далее:

Natio comoeda est. Rides? majore cachinno

Concutitur; flet, si lacrimas conspexit amici, Nec dolet; iguiculum brumas si tempore poscas, Acciput endromydem; si dixeris, aestuo, sudat. ^{+ 9}

Сколько я видал на роду моем таких пройдох! Добрые наши отцы и

матери, бывало, ими не могут нарадоваться: кто говорит — у меня предо-рогой француз! — другая — моя француженка бесподобная! Подлинно так: мы видим этому прекрасные плоды. — Дети ваши, вместо того чтобы изъясниться на своем природном языке, предпочитают болтать по-русильонски

и бог знает как; да где же? на развалинах Москвы!!

Враги наши и рода

человеческого пришли к нам, ограбили олтари, убили наших братий, смешали их кровь с пеплом сожженных наших жилищ, а мы — на этом самом пепле, еще не остылом, платим им дань уважения, говоря их языком. О!..» Археонов мой — человек предобрый и никого умышленно оскорбить не в состоянии, но одарен от природы душою сильною, горячею, и потому выражения его соразмерны пылкости его чувств, без этой робкой

осторожности, которая часто других заставляет опасаться, чтобы сказанное вообще не было принято на чей-нибудь счет особливо. — Зная его с этой стороны и опасаясь, чтоб он еще более не разгорячился и чтобы

( Перевод

его не подслушали, я решился пресечь нашу беседу: напомнил ему, что время уже за полночь, и мы расстались.

Приехав домой, я долго не мог заснуть, муча воображение мое для языком осталось

отыскания настоящей причины упрямства нашего говорить чужим, а не своим, и признаюсь, что все придуманное мною для меня неудовлетворенным. Привычка — единственная отговорка, которая служить может, но как ни сильна власть ее над людьми, особливо когда воспитание ее вкоренило, все, кажется мне, не должно бы ей устоять противу действия двух причин, коих влияние столь сильно: именно самолюбия над каждым и национальной гордости над всеми вообще. Когда мне непостижимо, почему у нас так много умных людей, которые, вместо того чтобы изъясняться чисто и складно своим природным языком, добровольно осуждают себя на целый век лепетать нормандским или гасконским наречием, то еще менее того понимаю я, как русской с толикими причинами гордиться всем тем, что русское, может предпочитать французский язык, положим и чистой, хотя этого нет и быть не может, тому, которым говорят 40 миллионов народа, величественнейшего, удивительнейшего, доказавшего пред лицом вселенной, что доблести рода человеческого еще не истощились веками и что священные подвиги на полях Маратонских и в ущелье Термопил¹⁰ не выдумки, а истина. На это мне часто возражают: что общего между национальною гордостию и языком, которым мы говорим? — Мне кажется, очень много. — Положим, будто бы пунической язык был в моде у римлян до нашествия Аннибалова:¹¹ неужели, по изгнании его, сенаторы и рыцари римские все бы еще продолжали говорить карфагенским языком, утвердясь на том, что они к нему привыкли? — Конечно, нет. — А мы? — И у нас вторая Пуническая война, и у нас был Фабий,¹² уничтоживший все замыслы злодея не в 16 лет, а в 16 недель. — И наш Сципион уже в Африке¹³ — а мы? — Все-таки по-пунически! — Когда это кончится? — Желать, чтобы как можно скорее — должно; а ожидать — еще нельзя. Да, кажется, и надеяться невозможно во время нынешнего поколения. От воспитания будущего будет зависеть успех сего предмета общих желаний людей благомыслящих. — Если мужчины получат воспитание классическое, женщины будут учиться новейшим языкам с тем только, чтобы читать на них, а тот и другой пол говорить будут в обществе по-русски, — тогда и у нас будет свой язык, обработанной для всех родов словесности, орудие, готовое для людей, рожденных с талантами. — Сей ход, непременный для образования всех языков вообще, у нас еще вдвое необходимее по той причине, что мы не имеем того, что