Читать «Письма из Москвы в Нижний Новгород» онлайн - страница 44

Вот, друг мой, все то, что я мог сказать в ответ на требования твои: говорить достойным образом о славе, которою озарил нас Александр, не по силам моим, а писать к тебе о политических обстоятельствах вообще или бесполезно, или рано; потому что если ограничить себя рассказами о том только, что происходит, то на это есть газеты, если же из соображений настоящего с прошедшим выводить заключения о будущем, то не только что рано, да и признаться, что я до сих пор ничего не вижу такого, почему бы космополит мог основательно питаться надеждою на постоянство блага.

Ты меня спросишь: почему это? — Я тебе скажу: потому что, если в 20 лет я, как и всякой другой, предавался прелестным мечтаниям воображения, зато переступив за 40, холодный рассудок сделал мне неприятную услугу — разрушил очарование и показал вещи не в том виде, в каком они кажутся, а в том, в коем они действительно суть; например: я вижу, что в умах еще очень много брожения, а не вижу еще того, что может произвести осадку и отделить вещества вредные от полезных.

Я вижу совершенно ослабшими некоторые пружины, которыми прежде в устройстве и порядке двигалось общество, а в замену сих пружин не вижу еще никаких других. Таким образом, и на счет французов я не спешу радоваться. Желаю им всякого блага, не по христианской добродетели, повелевающей за зло платить добром, но потому, что, занимая средоточие Европы, французы более других народов могут иметь непосредственное влияние на счастие или несчастие образованной части рода человеческого. Но желать одно, а надеяться другое: чтобы вдруг переродиться целому народу, на это надобно чудо, а пока оное не совершится, я до тех пор все буду видеть во французах то же легкомыслие, ту же любовь к перемене, ту же способность увлекаться мечтами из крайности в другую.

Благоразумия и умеренности Лудовика XVIII-ro нельзя довольно выхвалить; но кто поручится в том, что подданные его будут уметь ценить эти добродетели?.. Итак, подождем еще делать заключения: в истекшем веке, между множеством дурных семян, посеяно несколько и добрых; теперь они заглушены репейником и время жатвы еще не приспело. Счастливы внучата наши, если они будут уметь выполоть дурные травы и пожать плоды добрые с земли, — удобренной кровию их предков!

Счастливы!., как приятно желать этого и как трудно надеяться тому, которому История открыла, что род человеческий как будто осужден всегда обращаться в круге заблуждений, из коего редко-редко кто заглянет за черту и то подобно Моисею, который видел только обетованную землю, а не вступал на нее.⁵ Рим начался монархиею и подпал деспотизму. Тарквиний изгоняется,⁶ власть делится, и выходит Аристократия, то есть: вместо одного тирана — сто. Против Аристократии борется Демократия, последняя одолевает первую и кончится — ужаснейшею тира-ниею. Все тот же круг, из коего Рим выбиться не мог. Но что я говорю о древних! Французы, острые, скорые французы, в 20 лет пробежали вверх и вниз лестницу, по которой римляне тащились 700 лет! Как буря на море то вздымает волны до облаков, то опускает их в бездну, так страсти волнуют мысли наши и не дают им остановиться на благословенной средине, равно отстоящей от обеих крайностей. От того мы видим, что заблуждения самые противуположные по пятам следуют друг за другом. Вчера жарили на кострах еретиков, жидов и детей, рожденных от брака чорта с колдуньями, — сегодня ничему не верят, — а завтра — кто знает? — может быть, и св(ятая) инквизиция снова возникнет со всем прибором своих зеленых свеч и шапок с изображением чертей. — То век такой, в котором все мчится по неизвестным морям, за корицей и гвоздикой; то настанет век сахарной — т(о) е(сть) век, в котором химические лаборатории представляют избытки всего земного шара и сухими извлечениями заменяют торговлю обеих Индий.