Читать «Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. Том 1» онлайн - страница 299
Николай Михайлович Любимов
Бунин был одним из его любимых поэтов XX века. Марксовское собрание сочинений Бунина стояло у него в книжном ряду с Марксовским же собранием сочинений другого его любимца – Случевского. В его чтении особенно запомнился мне «Сапсан». Некоторыми существенными своими чертами поэзия позднего Бунина, отошедшего от элегического тона и от манеры не вполне самостоятельного сборника «Листопад», где еще перекликаются голоса Полонского и Фета, не могла не быть близка Багрицкому. Такое стихотворение, как «Песня» («Я простая девка на баштане…»), мог бы написать автор «Юго-Запада». То, что сам Бунин определил как «сладостную боль соприкасанья душой со всем живущим» («Памяти друга»); бунинское бесстрашие во введении прозаизмов: «Опять вставай, опять возись с тазами! И все при этом скудном ночнике, с опухшими и сонными глазами, в подштанниках и ветхом сюртучке!» («Дворецкий»), «…а он дремал, седой, зобастый, круглоглазый» («Сапсан»), «Там табунятся волчьи свадьбы, там клочья шерсти и помет» («Сапсан»), «Долина серая, нагая, как пах осла» («Имру-Уль-Кайс»); та ненасытная жадность, с какою Бунин схватывал взором краски и очертания: «…лунный лик… серебристым блеском ртути слюду по насту озарял» («Сапсан»); та пристальность, с какою Бунин всматривался в детали («Когтистый след сапсана на снегу»); бунинское свойство – показывать явление с неожиданной стороны, иногда через сугубо прозаическую деталь, снимающую налет тривиальной экзотики, под которой мы уже перестаем различать само явление (начало стихотворения «Стамбул»: «Облезлые худые кобели с печальными молящими глазами…»); накал бунинских эпитетов; бунинские метафоры и сравнения, построенные по принципу «сжатого кулака»: «кипящий снег» – о вспененных волнах, нос корабля «в снегу взрезает синий купорос» («Полдень») – все это, несомненно, привлекало творческое внимание Багрицкого. В пору его созревания, в пору освобождения от манерной литературщины поэзия Бунина должна была оказать ему помощь.
…Когда Багрицкий читал стихи о природе, к моему восхищению неизменно примешивалось чувство горечи. Путь к непосредственному общению с природой был ему уже заказан. Он уже не видел, как по весне идет в наступление «свирепая зелень», не слышал, как «гортань продувают ветвей новоселы» («Весна»), не «выслеживал тропы зверей и змей» («Стихи о себе», П). С переездом из Кунцева в Москву ему пришлось расстаться с собаками. Остались только аквариумы. Эдуард Георгиевич называл себя ихтиологом. В самом деле, познаниями в этой области он обладал обширными, не дилетантскими. Я видел, с какой деловитой торжественностью кормил он обитателей своих аквариумов. В эти минуты он казался мне не то колдуном, знающим «слово», которого слушается подводное царство, не то каким-то добрым существом, возникшим из этого самого царства, «из коряг, из камней, из расселин» («Весна») и обладающим властью над ним. Но для того, кто когда-то с мальчишески веселым задором объявлял:
