Читать «Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. Том 1» онлайн - страница 298

Багрицкий попросил меня достать из шкафа гржебинский однотомник Баратынского и раскрыл его на «Последнем Поэте»:

Век шествует путем своим железным,В сердцах корысть, и общая мечтаЧас от часу насущным и полезнымОтчетливей, бесстыдней занята.Исчезнули при свете просвещеньяПоэзии ребяческие сны,И не о ней хлопочут поколенья,Промышленным заботам преданы.………………………………………………..…Человеку непокорноМоре синее одно,И свободно, и просторно,И приветливо оно;И лица не изменилоС дня, в который АполлонПоднял вечное светилоВ первый раз на небосклон.

Затем этот однотомник я с разрешения хозяина унес на несколько дней домой, и к числу моих «вечных спутников» в русской поэзии вскоре прибавился Баратынский.

Полонского я знал опять-таки хрестоматийного, Полонского – автора «Орла и змеи», «Бэды-проповедника», того, которого насмерть задекламировали на литературных вечерах в дореволюционной провинции. Багрицкий показал мне Полонского – свежего лирика с негромким, но своим голосом, особенного, «цыганского» тембра.

Улеглася метелица… путь озарен…Ночь глядит миллионами тусклых очей…Погружай меня в сон, колокольчика звон!Выноси меня, тройка усталых коней!

покачиваясь всем корпусом в лад напеву, читал, или, вернее, пел Багрицкий, и я видел перед собой искрящееся снежное поле, я ехал в санях и сквозь полудрему слышал визг полозьев и заунывный звон колокольчика.

Багрицкий читал мне стихи из «Яри» Городецкого – книги, которую он очень любил:

Ой, стрела ты нестреляна,Золоченая стрела!Ты куда летишь, каляна,Из Перунова угла?

В первых двух строках слышался широкий песенный, славословный зачин, переходивший потом в предостерегающее: «Ты куда летишь…», и дикой силой наливалась следующая строфа:

Ой, стрела ты золочена,Не лети, остановись!В терем Змея СамосонаОгневицею помчись.

Сквозь грозную удаль, с какою Багрицкий читал эти стихи, мне мерещилась языческая дремучая Русь. В моем внутреннем слухе тугим и упругим звоном звенела пущенная из лука стрела.

«Семинар по Городецкому» Багрицкий закончил выводом:

– Перед ним действительно сверкнули обрывки какого-то великого эпоса, как он сам пишет в предисловии к «Яри», и он открыл для русской поэзии неведомый ей раньше мир. В «Яри» и «Перуне» весь Городецкий.

Однажды он прочитал мне целиком поэму Андрея Белого «Первое свидание». Дочитав до конца:

И под березкой кружевною,Простертой доброю рукой,Я смыт вздыхающей волноюВ неутихающий покой —

он с каким-то досадливым восхищением стукнул кулаком по столу и воскликнул:

– Вот! Больше из четырехстопного ямба ничего нельзя сделать…

Я основательно знал Бунина в объеме марксовского собрания плюс «Господин из Сан-Франциско» и уже тогда испытывал на себе очарование его прозы, Бунина-поэта на время заслонили от меня символисты. Раскрыл мне на него глаза Эдуард Багрицкий.