Читать «Мифология оптимизма» онлайн - страница 23

Лев Алексеевич Протасов

Максим бесцельно сворачивает с какого-то проспекта на боковую улицу и вдали вновь видит торгушку. Сквозь городской шум из динамиков торгового зала до него доносится песня. Совсем тихо, но по мере приближения она нарастает, она почти кричит. Когда здание оказывается позади, звук растворяется понемногу в воздухе:

Во дворах музыка еще слышна, но слов не разобрать, а у гостиницы пропадает вовсе:

Макс отчетливо ощущает, как в нос врезается запах табачного дыма, хотя рядом никто не курит – видимо, только что курили у подъезда.

В номер идти не хочется. В номере – клетка. Почти как в пазике, из которого таращились страшные глаза. Разве что не бьют.

И Максим сворачивает налево. Через дворы да закоулки идет Максим в сторону здания бывшего Облисполкома. Облисполком, а ныне мэрия – это серый монолит, вырастающий из земли посреди пустынной площади и увенчанный бюстами советских вождей. На нем красуется свеженький плакатик:

ГРАЖДАНЕ! НЕ ПОДДАВАЙТЕСЬ ПРИЗЫВАМ ПРОВОКАТОРОВ!

На балконе здания напротив висит еще один:

ВЫХОДЯ НА НЕСОГЛАСОВАННУЮ АКЦИЮ, ПОМНИ – ТЫ НАРУШАЕШЬ ЗАКОН!

Оцепления уже нет. Макс неспешно двигается по площади, не понимая даже, зачем – он как в тумане. Под ногами пляшут тусклые отблески сиреневого света, и еще повсюду бурые пятна. Весь асфальт залит. Кровь, думает Максим и содрогается всем телом. Кровь это страшно.

Становится зябко.

Макса одергивают за рукав. Он каменеет, полагая, что наткнулся на полицию, поворачивает голову и видит перед собой не омоновца, не военного и не участкового, а всего только бомжа в грязной телогрейке.

Бомж раскрывает рот, говорит голосом таксиста:

– Зяма, выручи, а? Ну двадцатку хоть.

От него разит перегаром. Макс окунается в эту волну зловония и внимательно рассматривает лицо бездомного, но никаких знакомых черт не обнаруживает.

– Я тебя знаю? Ты ангур?

– Ангар, – развязно передразнивает бомж. – Я у тебя вчера мелочь стрелял. На площади пятого года, неужто не помнишь? Там еще бабка книгами торговала.

– Вы не могли вчера. Там – не могли. Я здесь неделю уже.

– Не-не, зяма. Гораздо меньше, – бомж противно кашляет.

Пропитое лицо его отливает сиреневым, как всё вокруг. Макс озирается по сторонам, пытаясь отыскать источник неестественного света, задирает голову и видит над собой ярко-сиреневое небо.

И сиреневые плывут облака, закрывая от посторонних глаз сиреневую же луну, и сиреневая ночная мгла по земле стелется…

6. Чёрный

– У меня одноклассница была, Леся. Мы с Леськой весь десятый класс вместе гуляли. После кино целовались – ну знаешь, как это бывает, денег у отца натыришь и ведешь девушку в кино, как король. Чипсы ей покупаешь, – грустно усмехается. – Я помню, зимой это было… после «Титаника», как раз его крутили. А может, после другой какой лирической ерунды. Я ее тогда поцеловал первый раз. И руки ниже опускаю по спине, а она – нет, мол, мама заругает. Были и более разбитные девахи, конечно, но уж чем-то она меня зацепила. Только знаешь, глаза-то у нее черные были. Такие черные, что тонешь в них. А у тебя голубые. У моей жены голубые. Нет – у моей бывшей жены голубые.