Читать «М. Горький. Собрание сочинений в 18 томах. Том 4» онлайн - страница 82

Мягкий голос выбивался из леса и задумчиво плыл в тишине.

— Хорошая песня,—молвил содат,— Авдеев у нас в роте первый по голосу, только он невеселый. Вот вы ему скажите — он понимает...

Вере хотелось уйти, но она почувствовала, что это.будет неловко, и села снова на бревно, усталая и недовольная собой.

Э-эх, да по но-очам она...

Солдат снова вскинул голову, закрыл глаза, неожиданно, вполголоса подхватил замиравшие звуки песни:

Ма-атушка моя родная-а...,

И, улыбаясь, заметил:

— Ия тоже люблю песни петь...

А из лесу ему ответили грустно и безнадежно:

В поле выходила, ждал а-ожидал а...

Покачивая головой, солдат одним дыханием протяжно вывел:

Эх, да ожидала сына беглого домой...

На гладкой воде омута появился чуть заметный белый серп луны и гордо засверкала большая звезда.

С конца плотины крикнули:

— Эй, Шамов!

— Эй! — отозвался солдат.

Засунув руки в карманы, медленно шел высокий, серый человек. Вера, не видя его лица, чувствовала чужой взгляд, догадывалась о первой мысли идущего при виде ее, и эта мысль была обидна ей.

— Много наловил?

— Много...

— А кто это с тобой?

— Учительша. Вот, браток...

— Здравствуйте! — сказал Авдеев, прикладывая руку к фуражке.

Вера кивнула головой,— мягкий голос прозвучал небрежно и неласково.

Плотная стена сосен медленно подвигалась на плотину, уступая напору теней, а сзади, с другого берега, веяло холодом. Вместе с тьмою сгущалась и тишина, теплый воздух становился влажным, затруднял дыхание, сердце билось тяжело, жуткая неловкость обнимала тело. Быстро, негромко и точно жалуясь товарищу, Шамов говорил, указывая рукой на Веру:

— Вот, видишь ты, подошла она ко мне и попрекает: вы, говорит, зачем людей бьете...

— Угу,— неопределенно буркнул Авдеев, присел на корточки и, засучив рукав рубахи, сунул руку в ведро с рыбой.

— Али, говорит, не видите, обманывают вас, солдат-пехо-ту? — обиженно рассказывал Шамов. Голос его жужжал все тише и опутывал девушку предчувствием опасности.

— Речи — известные,— хмуро сказал Авдеев, выпрямился, осмотрел Веру с ног до головы, вытирая мокрые руки о свои шаровары так, точно готовился драться.

Она почувствовала, что в голове у нее все спуталось и она не может понять, как нужно говорить с этим человеком. В его темном лице без усов, с большим носом и резко очерченными скулами, было что-то птичье и хищное. Высокий, с маленькой головой на тонкой шее и большим лбом, из-под которого холодно смотрели синие, недобрые глаза,— этот солдат казался стариком.

— Речи известные, — повторил он, и Вера видела усмешку на его лице. Он закашлялся, вздохнул.

— Вот так, брат Шамов, нас, дураков, и обрабатывают...

— Что вы хотите сказать? —спросила Вера. Она ждала, что вопрос ее прозвучит вызывающе и строго, но это не вышло у нее. Почему-то задрожали ноги, девушка едва сдержала желание уйти прочь от солдат.

Авдеев опустил голову, харкнул и плюнул под ноги себе.

— Это я не вам говорю, а вот ему, товарищу,— ответил он, не взглянув на Веру, и продолжал: — Наговорят солдату обидного, заденут за сердце, намутят голову, и человек погибнет, сделавшись как пьяный. Крови дать чужим речам он не может, дружбы им не находит, грызут они ему сердце, бередят немую душу,— коли он только запьет, забуянит с этого, то — ладно! Кончается дело карцером или переводом в штрафные. А бывает, что с таких речей начнет человек сам говорить с товарищами что-то,— тут уж его засадят на суд, а то и без суда — в дисциплинарный. Значит, погибнет человек за чужое слово. И даже — ты знаешь — расстреливали нашего брата за бунты, а кто к бунту подбивал — где они? Они — бегают, прячутся...