Читать «М. Горький. Собрание сочинений в 18 томах. Том 4» онлайн - страница 81

Максим Горький

Солдат бесшумно, не торопясь положил удилище на черную, засыпанную углями землю плотины и долго сидел неподвижно, глядя вдаль по течению реки, уходившей в лес.

— Авдеев тоже так говорит! — вдруг заметил он и встал на ноги; лицо у него было озабоченное, а глаза суетливо и радостно бегали по сторонам.

— То же самое, как есть! — торопливо повторил он.— Вы подождите! Он сюда придет — за рыбой, вы при нем скажите, а?

Беспокойно оглядываясь, он прижал обе руки к груди, болезненно сморщил лицо и громко чмокнул губами, качая головой.

— Али не чувствуешь? Ах ты, господи! Как же нет? А что делать? Приказывают! Идут на усмирение солдаты, и каждый понимает, куда и для чего. И все злятся, нарочно даже разжигают злость, чтобы забыть себя. Ругают дорогой мужиков — дескать, из-за них, сволочей, шагаем по жаре, от них нам беспокойство. Надо быть злым — приказано!

«Какой ничтожный он!» — невольно подумала девушка, разглядывая солдата недобрыми глазами, и легкость победы была неприятна ей.

— И, конечно, бывает, верно вы сказали, ты идешь усмирять бунт, а дома у тебя — свои бунтуют! У нас в третьей роте саратовский солдатик чуть не помешался в уме — он человека заколол во время бунта, а дома у него старшего брата в каторгу заслали, а младшего засекли, умер, тоже за бунт,— вот вам! Ты бьешь здесь, а твоих—дома, и везде — солдаты! Казаки тоже, ну, казак — он чужой, не русский, дома у него бунта нет, он — другой жизни. А нашему брату каково? Сечешь человека, а думаешь — может, отца твоего теперь тоже секут? Чай, и мы люди, барышня, а вы вините нас, дескать — звери,— ну, господи же! Уж какой закон, если русский русского бьет насмерть! За это в тюрьму садят. Конечно, народ озлился, помещиков жгет, и это непорядок, а — однако земли-то мужику надобно?!

Слова сыпались из его рта торопливо, он мигал глазами, точно ослепленный, оглядывался по сторонам, махая правой рукой, и топтался на месте, похожий на пойманную рыбу.

— Вот приду я домой,— говорил он,— а к чему приду? Земли у нас с братом три с половиной — как обернешься с ней? У брата двое ребят. Да, скажем, я женюсь, тоже и дети — чего будет?

Все, что он говорил, казалось Вере эгоизмом мужика и глупостью солдата, она слушала холодно, искала в его словах звуки искренней скорби человека, не находила их, и в ней росло чувство недовольства собой.

«Ну — разбудила я в нем крестьянина, какой же в этом смысл?» — с досадой спросила она себя.

А солдат все говорил, быстро перескакивая с одного на другое, и было трудно следить за его бессвязною речью.

В лесу родился протяжный, печальный звук.

— Кто-то идет,— сказала Вера, вставая. Солдат замолчал, поднял голову и, глядя в небо, стал слушать.

Лес был наполнен тенями ночи, они смотрели на плотину и воду омута сквозь ветви сосен уже черные, но еще боялись выйти на открытое пространство.

— Это Авдеев поет,— сказал солдат тихонько.