Читать «Люди абрикосовой войны» онлайн - страница 12

– Почему?

– Потому. Я тебе говорил уже. Сначала совсем отказывался, а потом стал другим отдавать. А другие брали, даже те, кто за нациков. Ну, за Украину.

– Много таких?

– Хватает. Все люди разные и в разное верят.

– Эх, не слышит тебя мой патриотичный Вадик.

Михей швыряет в ведро остатки ананаса, захлопывает дверцу холодильника и забирается на подоконник.

– Очень патриотичный?

– До конвульсий.

Вадим заряжал добром, захлёбываясь от восторга: эти коробки в лагерь беженцев, эти – на Донбасс повезём, Олесь, ну хватит ныть, что квартиру заставили. Война, надо понимать. Страшная подлая война против наших братьев! Откуда знаю? Все знают!

Он красочно пересказывал чужие истории, но сам в зону боевых действий не ездил. Ни разу. Потому что, здесь, дома, с коробками и тюками, он нужнее.

Много их таких было. И других. Всяких. В первый год стихийная благотворительность понеслась по стране ураганным ветром и, как часто бывает, выродилась в бездумное душеспасительство. Соотечественники массово отдавали беженцам последние рубахи, дурели от слова «Донбасс», собирали огромные суммы, отрезая жалкие рубли от своих скромных зарплат, пенсий, крошечных пособий. И нередко переводили деньги мошенникам – думать отказывались и верили любому истеричному выкрику.

Но всякая волна спадает, и чем выше она была, тем больше разрушения. «Мы с Донбасса» – формула, которая в начале войны открывала любую дверь, уже через год начала вызывать раздражение, а то и злость. Потому что разглядели, разочаровались, устали. Да и беженцы оказались очень разными, часто со своими понятиями о правде и социальной справедливости. Человек – он же всегда только человек, хоть какую бирочку навесь: беженец, погорелец, сирота, не важно. Бирочки святости не добавляют, святость либо есть, либо нет.

«Циничная! – презрительно выплёвывал Вадим в мою сторону. – Бесчувственное бревно!» А после: «Теперь понятно, почему ты сочувствуешь фашистам!» Что на это ответить?

– Ты поэтому с ним разошлась? – недоверчиво удивляется Михей.

Словно этого мало. Тогда, год-два назад, на почве национального непонимания отмирали многие дружеские, любовные и семейные связи. Гибли они в корчах, с выливанием помоев на зевак, с демонстрацией голого зада: «А вот тебе сраку, гидкий москоляка!», «А вот тебе хрен, укропский нацмен!» На это что ответить?

– Нет, не только, – честно говорю я. – Тебе бабушка ничего не рассказывала про деда? Про то, как они каждое девятое мая от людей прятались, и вообще?..

– Может быть, я не особо слушал. Она ж вечно пилила, я привык отключаться. А что?

– Вадим в интернете бил врага. Ну, на разных форумах и в чатах. А для подкрепления своего праведного гнева полез в историю бандеровцев и полицаев. Нашёл сообщество единомышленников, и вместе они откопали в списке предателей Михаила Степановича Лисеенко.

– И?

Действительно: и? Пока молчу, вся эта история кажется весомой и важной, а если заговорить, получится надуманная чушь. Дешёвка. На ум приходит где-то вычитанная фраза: «Сказанное слово становится ложью». Но дело не только в этом. Слишком много нужно поднять со дна – фанатизм Вадима и мою работу, его справедливость и мою нежность, шутки, которые превратились в упрёки, детские болевые точки, взаимное разочарование, желание вернуться. Последнее мною почти задушено, но ещё подёргивается, бьётся в кулаке скользкой краснопёрой рыбёшкой.