Читать «Любовь и шахматы» онлайн - страница 42

Каюсь, курить Мишу «научила» я. Раньше он не выносил табачного дыма и выгонял из комнаты Роберта, если тот при нем закуривал (а курил Роберт очень много). А я начала курить «по необходимости». Моя героиня в какой-то современной пьесе по роли должна была курить. Я вынуждена была «репетировать» курение и однажды, затянувшись на сцене как следует, почувствовала сильное головокружение, «поплыла» и почти свалилась в оркестровую яму... Но постепенно привыкла, очень много курила и даже сейчас позволяю себе эту «роскошь», но только перед сном. Миша не захотел от меня отставать и тоже пристрастился... В конце концов зажигалка стала ему необходимой только для того, чтобы закурить первую сигарету — все остальные он прикуривал одну от другой...

Я не очень влезала в детали предстоящего матча, потому что все равно ничего бы не поняла, но в разговорах слышала о каких-то условиях, которые вроде бы выставлял Ботвинник... Миша к этим разговорам относился иронично, с позиции непременного победителя, принимающего любые условия, и однажды заметил: «Даже если Михаил Моисеевич предложит самый экстравагантный вариант, я соглашусь. Во-первых, потому что это Ботвинник, а во-вторых, потому что я все равно его сокрушу...»

На матч в Москву мы приехали всей семьей и поселились в гостинице «Москва». Во время матча я столкнулась с проблемой, которой раньше не придавала особого значения: подсунули нам под дверь какой-то гадкий стишок, где говорилось о том, что вот, дескать, два еврея играют во славу русского народа. На меня это произвело гнетущее впечатление, а Миша отшутился: «Что поделаешь, если в матче могут играть только двое...» Вообще, надо сказать, национальный вопрос его интересовал мало, а может быть, он умышленно обходил его стороной, не желая портить себе нервы...

Но, скорее всего, Таль действительно полагал себя человеком без определенной национальности, шахматистом, принадлежащим всему миру. И все же родиной своей он считал Советский Союз. Алик Бах рассказывал, что как-то по телефону он разговаривал с Мишей незадолго до его смерти — он лежал тогда в больнице в Германии, — и Миша под конец разговора вдруг сказал: «Забрал бы ты меня отсюда — хочу умереть на родине»...

Тот матч Миша выиграл легко и непринужденно, ни на момент не сомневаясь в победном для себя исходе. Во всяком случае, мне, ничего не понимающей в шахматах, так казалось. На закрытие приехал из Вильнюса мой отец. Помню, когда Мишу увенчали лавровым венком, я сказала Иде: «Ему очень идет лавровый венок, но, по-моему, он ему велик». Отец услышал и заметил, может быть, несправедливо: «Венок, конечно, заказывали на Ботвинника и не успели примерить к Талю...»