Читать «Любовь и шахматы» онлайн - страница 288

На этой мутной волне всплыл позже и Людек Пах-ман. О его шахматном даровании заговорили многие. Но заговорили и о том, что Пахман стал активнейшим «бойцом за социализм».

— Что произошло тогда с людьми? — недоумевал Флор. — Я просто не узнавал некоторых из них. Подменили их, что ли! А Пахман? Бред какой-то. Нашел мой адрес, стал мне писать, добиваться встреч со мной. Одно и то же: возвращайтесь, soudruh Флор, мы примем вас в свою партийную ячейку, будем бороться вместе за светлые идеалы человечества, и не надо держать зла на советских шахматистов за то, что они по решению вашей партии обязаны помогать Михаилу Ботвиннику и не имеют права конкурировать с ним; главное — противостоять Западу, а это Ботвинник понимает лучше всех. Поучал он меня, как маленького, хотя моложе меня на целых шестнадцать лет! Убеждал: soudruh Флор, люди становятся другими, они живут новыми идеями, мы победим во всем мире! «Мы» — надо же придумать...

Звонки, письма, телеграммы Пахмана (как писали в западной прессе, «одной из зловещих фигур готваль-довского режима») травили душу Флора, хотя и не было причин бояться этих «связей»: не тот случай. Скомпрометировать они не могли. Тогда Пахман был у нас в фаворе. Но Флор упорно не отзывался на приглашения. Перебежчиков не любят, к ним относятся подозрительно. Почему, спросят, покинул Советский Союз? Чем тебе там не угодили? В Праге — те же гэ-бэшники. От них ведь нигде не скроешься. Везде разыщут. Какой смысл менять шило на мыло?

Может быть, тогда Флор и уверился, что социалистический лагерь — это и есть лагерь. В общем, «рыпаться» он не собирался.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ «ЧЕРНЫЙ СПИСОК» БОТВИННИКА

1

Марина Цветаева с горечью восклицала: Пушкин был гениально женат! Сало Флор тоже был «гениально» женат, причем оба раза, но нельзя замыкаться лишь на этой стороне флоровской судьбы, чтобы из-за деревьев леса не проглядеть. Цветаевская формулировка вместила в себя всю, до конца, жизнь великого русского поэта, в которой счастье и красота неотделимы от несчастья и уродства, от трагедии. Эта формулировка невольно вспоминается, когда думаешь о жизни Флора. И — пастернаковское: «Когда б я знал, что так бывает, когда пускался на дебют». Что-что, а дебют у Сало Флора был редкостный. Ганс Кмох знал, что говорил, когда сообщал из Берлина с турнира 1928 года: «Да, действительно Флор! Эту фамилию придется запомнить». Недаром С. Вайнштейн в 1933-м восторгался: «Перед нами — огромный шахматный талант, мастер большого класса». И он же утверждал: «Стихия Флора — миттельшпиль. В этой стадии он безусловно

сильнее всего». Но — нет: жизненный миттельшпиль, если продолжать параллели, Флору не удался. И не по его вине. Об этом мы уже сказали. Особую главу в нашем повествовании должны занимать взаимоотношения Флора и Ботвинника: они заслуживают даже отдельной книги, потому что они определяют место Сало Михайловича в советской шахматной иерархии и его самоидентификацию.

Обратимся вновь к «Процессу» Франца Кафки. Один из тех, кто не позволял Йозефу К. сделать ни шаг влево, ни шаг вправо и «опекал» его, с обидой выговаривал ему: «Господи, Твоя воля!.. Почему вы никак не можете примириться со своим положением? Нет, вам непременно надо злить нас, и совершенно зря, ведь мы вам сейчас самые близкие люди на свете!» Ботвинник тоже был «опекуном» Флора — конечно, своеобразным.