Читать «Любовь и шахматы» онлайн - страница 289

А все началось с матча 1933 года.

Флор вздыхал:

— Свою большевистскую принципиальность Ботвинник начал проявлять еще юнцом, уже с тех пор, когда перекрыл в двадцать девятом дорогу в полуфинал чемпионата СССР Ильину-Женевскому: нарушать закон — ВОСПРЕЩАЕТСЯ!!! Все, точка. И сам себя (в книге) критикнул: превеликая гадость, мол. Но вот свой интерес он отстаивал, надо сказать, самоотверженно! Видите: то правила не велят, то нарушить эти правила, когда нужно, — без проблем! И гневался, если не по его желанию выходило. Такова уж моя доля, что я на протяжении всей жизни ощущал на себе, на своей шкуре, что означает ботвинниковский прессинг. Могучий, надо признать, потому что у него все могучим было! Вначале я относился к этим особенностям

Михаила Моисеевича беззаботно, даже снисходительно — ну... что-то вроде «мне с ним детей не крестить». Я только усмехался.

Матч Флор — Ботвинник вошел в историю и дал возможность Крыленко по долгу службы проехать идеологическим катком по «буржуазному гроссмейстеру» (вспомним хотя бы его полные желчной иронии выпады: «А где же знаменитый комбинационный талант Флора?» и «Ботвинник (...) держал его в клещах своей строгой позиционной осторожной игры...»). Ну, это Крыленко. А Ботвинник? Его слова для Флора, как шахматного мыслителя и художника, были куда важней! Прощаясь, чтобы ехать на турнир в Гастингс, Сало подарил Михаилу свою фотографию с надписью: «Новому гроссмейстеру с пожеланиями дальнейших успехов». Взаимности, однако, не последовало! Ботвинник продолжил «дискуссию» в духе матчевых частушек своего приятеля Модели («Ужель он гений, а я пижон?»).

«Простодушие» стиля Ботвинника поражает. Оно равно саморазоблачению! То и дело он проговаривается. Ничейный счет позволил ему тут же в Доме ученых на диспуте об итогах матча перейти от защиты к нападению в споре со «старшим поколением» — Левенфишем и Романовским, «которые после московской половины расточали похвалы Флору». Друзья ему сообщили, что и тот, и другой будут «нападать» и раскритикуют за равный счет и обилие ничьих. Тут-то и настала пора расквитаться, ринуться в контратаку. «Рассказываю собравшимся, — пишет Ботвинник, — о закулисной стороне матча, о психологической стороне борьбы, о непробиваемом стиле Флора и т.п. В заключение не сдержался (курсив мой. — В.М.) и напомнил об итогах матча Боголюбов — Романовский в 1924 году (6,5:2,5). Петр Арсеньевич, — спрашиваю Романовского, — вы тогда, видимо, правильно играли с творческой точки зрения? Какой же вид имели бы теперь советские шахматы, если бы я играл с Флором по Романовскому?»

В его азарте ощущалась непримиримость прежде всего к Флору С Романовским и Левенфишем справиться ему было проще, нежели с этим Наполеончиком из Праги. И он это держал всегда в душе. Прощать он не умел. Уже в Амстердаме у Ботвинника камень с души упал: ясно ведь, что Флор будет искать убежище именно в СССР, что никуда он не денется теперь и что ему придется уяснить раз и навсегда, кто у нас истинный лидер! Подобное чувство удовлетворения испытал он, когда Пауль Керес стал советским гроссмейстером и впервые в 1940 году приехал в Москву, чтобы принять участие в чемпионате СССР. Керес, как и Флор, был поражен небывалыми привилегиями Ботвинника.