Читать «Любовь и шахматы» онлайн - страница 28

...С самого раннего детства он видел в доме двух мужчин, которых очень любил. Каждого по-своему. Доктора Таля считал и называл папой, а подлинный отец — Роберт всегда оставался «Джеком». Джек любил Мишу потому, что Миша был его сыном, и, казалось, вся жизнь Роберта состояла только из одного — беспрекословно исполнять любое Мишино желание, любую просьбу.

Роберт, пожалуй, был единственным в этой семье по-настоящему состоятельным человеком, а Миша, даже когда он стал знаменитым Талем, никогда сколько-нибудь больших денег не имел. «Тряпки», которые он чемоданами привозил из поездок, предназначались всяким деятелям, спортивным работникам. И они, и другие перед каждой поездкой клали ему в карман уйму разных списков, которые он должен был «отоварить» за границей. А Миша тратил деньги, не считая. Он еще очень любил угощать, делать подарки; ни у кого не брал взаймы. Окружающие считали его богатым человеком. Ни у кого не возникало на этот счет ни малейших сомнений. И правильно! Это же — Михаил Таль! Ведь никто не знал, что Михаил Таль, оставшись без копейки, идет на почту и шлет в Ригу телеграмму: «Джек вышли тысячу». И на следующий день Таль снова становился богатым...

Необходимо сказать, если бы не Роберт, семья Талей вполне могла бы погибнуть в каком-нибудь гитлеровском концлагере... Рига всегда считалась «немецким» городом, с большим влиянием немецкой культуры, немецкого языка... Семья Талей говорила по-немецки... И когда началась война, Ида по наивности сказала Роберту: «Зачем нам куда-то уезжать? Мы же фактически немцы. Они нас не тронут...» Но Роберт сказал: «Немцев они не тронут, а евреев вырежут». И он настоял, чтобы вся семья выехала в Сибирь...

Вот так они и жили в состоянии зримого душевного покоя и равновесия... Бросьте несколько каменьев в ручеек, и вы увидите, что вода обласкает каждый камень — большой и маленький. Ни один не останется неумытым. Таким ручейком в семье Талей, струящимся между доктором Талем и Робертом, между Яшей и Мишей, между Мишей и мной, ласкающим и сглаживающим все противоречия, безусловно, была Мишина мама... Царствие ей небесное!..

Несмотря на то, что я в этом доме бывала часто, родным для меня он спервоначалу не стал, и всякий раз, когда я приходила, когда мы ужинали все вместе и даже тогда, когда оставалась ночевать, я все-таки еще не чувствовала себя «в своей тарелке». Я оставалась в постоянном напряжении. О замужестве разговор не заходил, хотя вроде бы мы и считались помолвленными. Меня это устраивало — как будет, так и будет.

И вот, когда Миша уехал на турнир в Югославию, я стала меньше бывать в его доме, после спектаклей или ночных репетиций возвращалась в свою восьмиметровую комнату в общежитии. Я по-прежнему не чувствовала себя обязанной и жила сама по себе. Как обычно. В Риге в то время у меня было много друзей и знакомых.

Чаще всего я бывала в гостях у Инны Мандельштам. Это был изысканный дом, в котором собирались известные адвокаты, врачи, поэты. Стоило мне появиться, меня сразу усаживали за рояль и заставляли играть и петь часами. Впрочем, не было нужды долго меня упрашивать — в доме Инны я все делала с особым удовольствием. Интеллигентность в доме Мандельштамов не была искусственной — она была натуральной и, возможно, генетически обусловленной — отец Инны был двоюродным братом Осипа Эмильевича Мандельштама.