Читать «Любовь и шахматы» онлайн - страница 14

и я, умершая, в один прекрасный день снова открою глаза и увижу бабушку, и увижу солнышко, потому что «никогда» кончилось... Но в ту же минуту неприятный холодок наполнял мое существо, и я понимала, что «никогда» будет продолжаться вечно...

Я была убеждена, что Миша не может уйти из моей жизни. Что бы с нйм ни случилось, в какую бы «безнадегу» (кстати, это слово я впервые услышала от Миши) он ни попадал, какой бы пессимистический диагноз ни ставили врачи, я была уверена: он выкарабкается, он — такой, он будет жить вечно со своими вечными недугами...

Я вспоминаю ту новогоднюю ночь и все, что за ней последовало в течение всей моей жизни, и мне иногда кажется, что Миша возник не в ту ночь, что он был значительно раньше, что даже слушал меня тогда, когда я, стоя на табуретке, пела для пришедших к нам в дом людей « Бьется в тесной печурке огонь». В той сибирской деревне во время войны. Он был среди тех людей. Вот так нас кто-то словно примагнитил друг к другу. И ни я не могла потом от него «избавиться» насовсем, ни он от меня...

Через несколько дней после Нового года позвонил Саша Замчук и спросил, как мне понравился Таль. Я ответила, что никак. Таль и Таль. «А ты ему понравилась», — сказал Саша... Услышать это было приятно. Да и не верьте никогда той женщине, которая скажет вам, что ей безразлично, нравится она или не нравится мужчинам... А еще через пару дней в театре подошел ко мне наш администратор Григорий Ефимович и говорит:

— Саллинька, тебя на Новый год видели за одним столиком с Мишей Талем. Вот бы тебе с ним поближе познакомиться. Это гениальный мальчик из очень хорошей семьи...

А когда одна моя рижская приятельница, спустя еще пару дней, сказала, что хочет пригласить меня в гости к своему знакомому, к Мише Талю, что он очень просил ее привести меня к нему в дом, я поняла, что меня «окружают», и мне уже стало любопытно.

Вот так, однажды вечером, я впервые перешагнула порог дома Талей. Помню, меня сразу поразила обстановка их квартиры. И дело не в удивительно красивой антикварной мебели или фантастической хрустальной люстре, висевшей над большим тяжелым, впечатляющим столом. Меня вообще ни тогда, ни сейчас внешние «прелести» жизни не волновали, хотя, как мне кажется, толк в красоте я понимаю. К разным драгоценным украшениям была всегда равнодушна. Миша меня называл — надеюсь, не без оснований — бессребреницей.

Помню, когда мы с родителями жили в Ташкенте, меня послали за хлебом, как говорили тогда, «отоварить» хлебные карточки. Ко мне подошла нищая старушка, и я отдала ей все хлебные карточки. Можно только представить, какой скандал устроили родители — семья осталась без хлеба до конца месяца. Но оказалось, что старушка с этими карточками все время незаметно шла за мной, постучала в дверь и отдала их родителям. Старушку накормили, надавали ей каких-то вещей, и перед уходом она сказала, должно быть, самый дорогой в моей жизни комплимент: «Девочка! Я всю жизнь буду за тебя молиться».