Читать «Куры не летают (сборник)» онлайн - страница 210

Тогда я еще курил и, выйдя утром из гостиницы «Casino», забыл зажигалку, а спичек в газетных киосках Белграда не продавали. Решил, что стрельну у прохожих. С Теразии без проблем попал на улицу князя Михаила. Было примерно восемь утра, и среди редких прохожих никто не курил. Странно для Белграда. Поравнявшись с рестораном «Руски цар», я увидел, что мужчина, который прогуливается с двумя псами (он вчера выступал на открытии писательской встречи), курит. Я начал вспоминать его имя и фамилию. Это был Драгослав Михайлович. Я на тот момент не прочитал ни одной книги Михайловича, но подошел за огоньком, и мы разговорились. Помню, что когда я назвал свою фамилию, Михайлович усмехнулся (он, очевидно, слышал о Несторе Махно) и сказал мне, что мы с ним в чем-то похожи, потому что Михайлович – фамилия главного четника. Пока его собаки вертелись вокруг нас, Михайлович, извинившись, подошел к ближайшему киоску и купил утренние газеты.

Я не уверен, что Михайлович запомнил нашу встречу. Мне же она запомнилась. Во-первых, потому, что, прикурив, человек, который долго искал огня для сигареты, чувствует безграничную благодарность к тому, кто с огнем оказался рядом. Это чувство заядлого курильщика, которому кто-то протянул спасительную соломинку огня, запоминается в мельчайших подробностях. Во-вторых, этот спаситель был тоже писателем (каким и что он писал – для меня тогда было не важно). В-третьих, размышлял я, идя по улице князя Михаила, в этих сербах сокрыто нечто особенное, чего мне не понять за несколько белградских дней, а может, и никогда. Это было время, когда псы из разрушенных городов и сел пробирались в Белград – бездомные собаки, чьи хозяева или бежали спасаясь, или перестали быть их хозяевами. Эти псы войны грелись, вылеживаясь, на площади Республики.

Болгарский журналист выспрашивал Михайловича, приводя примеры Борислава Пекича и Данилы Киша, о вероятности эмиграции, выезда на Запад, по крайней мере во Францию, где тот прожил несколько месяцев. Михайлович ответил, что его не отпускает язык. «Язык всегда будет преследовать меня», – признался писатель. А оснований покинуть Югославию у Михайловича было предостаточно. В молодости он находился в заключении на острове Голи Оток, который называют югославским ГУЛАГом. А когда вышел его первый роман «Когда цвели тыквы», то театральную постановку этого произведения запретил сам Тито. Находясь во Франции, в городе Бордо, Михайлович встретился с Кишем в какой-то кофейне, и тут между ними произошел разговор, содержание которого привел Марк Томпсон в биографической книге о Даниле Кише. За столом кафе разговаривают два писателя, они – давние знакомые, знают, кто и что написал, и знают цену тому, что написано. Это 1974 год, а поскольку они оба – югославские писатели, то беседа их вращается вокруг самых острых тем политики и литературы. В какое-то мгновение в их разговоре возникает тема интервью Киша, в котором тот обстоятельно говорит о национализме. Киш спрашивает у Михайловича, что он думает по этому поводу. Михайлович отвечает, что не воспринимает соображений Киша, потому что они могут спровоцировать репрессии коммунистической югославской власти против свободомыслящих писателей, что это толкает литературу в русло политики.