Читать «Куры не летают (сборник)» онлайн - страница 196

Советская империя гибнет, откалывается значительная ее часть – Украина, и это вызывает у Бродского соответственную реакцию. Еще раньше, в 1985 году, он вступил в полемику с Миланом Кундерой. И что бы ни писали о ней (в частности, российские интерпретаторы), очевидно и бесспорно одно: сошлись в поединке две противоположные мировоззренческие системы, олицетворенные Кундерой и Бродским, – Европа и Азия, рациональная европейская мысль и азиатская эмоциональная расхристанность с ее мистикой и погружением в тайные закоулки человеческой души. У Кундеры самая мысль о России вызывает ощущение угрозы: Россия ассоциируется у него с агрессивностью и воинственностью. И если центральным объектом полемики Бродский избрал Достоевского и на нем строил свои аргументы против Кундеры, то это свидетельствовало лишь о наименее удачном способе свести счеты с историей и культурой. А если бы Кундера начал в ответ защищаться Кафкой?

Можно согласиться с мыслью Ирены Грудзинской-Гросс, которая считает, что Бродский родился и вырос в одной империи (СССР), жил в другой (Америка) и нашел вечный покой в третьей (Римская). Это не отменяет того, что Бродский по-человечески мог симпатизировать бывшим имперским околицам – Польше или Литве, а другие не воспринимать, скажем, как в нашем случае – Украину.

Поэты Бродского

Бродский часто говорил о поэзии и творил свой канон из имен поэтов, важных для него (тем самым он был причастен к распространению мировой славы Цветаевой и Мандельштама), внимательно следил за качеством переводов поэзии Ахматовой на английский, резко выступал против убогих интерпретаций ее творчества.

Конечно, Пушкин, Баратынский, Пастернак, Заболоцкий и вышеназванные поэты составляли основу его поэтических предпочтений, как и Джон Донн, Оден, Фрост. Нигде, ни одним словом он не упомянул о нью-йоркской школе – Аллене Гинзберге, Лоуренсе Ферлингетти – это было явно не его.

Интересна для меня и кое в чем показательна строфа, в которой Бродский противопоставляет «строчку из Александра» и «брехню Тараса», главных поэтов двух наций, которые тоже пострадали от империи. Пушкин отбыл южную ссылку, а Шевченко досталось более суровое наказание – солдатчина в оренбургских степях. Бродский, который сам отбыл ссылку в Архангельской области, а перед тем – заключение, не мог не сравнивать (если вообще об этом думал) своих ощущений периода заключения и ссылки с шевченковскими. Как поэт, Бродский мог бы интуитивно, даже не читая цикла «В каземате», понять, что в определенном смысле повторяет судьбу Шевченко столетие спустя. В то же время у Бродского неприятие Шевченко не просто выкроено из клише о «революционере-демократе» или «народном самородке» – тут, наверное, все гораздо глубже. К слову, Пушкин тоже был против независимости Польши, хотя и приятельствовал с Мицкевичем.