Читать «Камера смертников. Последние минуты» онлайн - страница 91

В 2012 году Техас перешел с трехкомпонентного препарата на однокомпонентный. Где его закупают – никому не известно: Департаменту разрешили хранить это в тайне. Департамент заявил, что раскрытие поставщика нанесет ему вред, – полная чушь. Почему бы людям не узнать правду? Ведь вещества, с помощью которых совершают казни, покупаются на деньги налогоплательщиков. Публике нужно знать, что препараты поступают из надежного места, и просто абсурдно со стороны Департамента возражать.

Подозреваю, настоящая причина в том, что если раскрыть фирму-поставщика, то она, желая сохранить свой престиж, сама прекратит поставки, и тогда Техас никого не сможет казнить.

* * *

После увольнения я не особо обращала внимание на казни, однако аутсайдером себя не ощущала. Я стала как большинство жителей Хантсвилла, – они не задумываются о том, что буквально по соседству совершаются казни. Иногда мне звонили репортеры, которым требовалась консультация человека, знающего тюрьмы; если звонили из Европы, я отказывала, ибо знала: они все только извратят.

В декабре 2012 года я ушла из консульства и стала работать пресс-представителем юридической фирмы в Хьюстоне. Мне очень льстило, что зарабатывала я теперь больше, чем в Департаменте, и какое же было облегчение, что не нужно сообщать плохие новости – о захвате заложников, о самоубийствах, о «беспорядках».

Моя дочь знала, что раньше я работала в тюремной системе, и значение слова «заключенный» понимала с самых ранних лет. Иногда, видя, как они в своих белых робах метут мусор на улицах Хантсвилла, она говорила: «Мама, вот плохие люди». А я отвечала: «Нет, они совершали плохие поступки или просто запутались, но они вовсе не обязательно плохие». Мне казалось важным это уточнять.

Однажды я смотрела передачу про Энтони Грейвса, осужденного за убийство семьи из шести человек; к 2010 году, когда его оправдали и выпустили, он успел просидеть в отделении смертников двенадцать лет. Дочь спросила, что такое казнь, и я попыталась объяснить. Только мне не хотелось упоминать о том, что я наблюдала за смертью осужденных и отлично знаю эту комнату. Когда дочери было лет десять, из Хьюстона приехали тележурналисты – взять у меня интервью, и я разрешила ей присутствовать. В итоге она все равно бы узнала, и я заранее была готова отлупить всякого, будь то ребенок или взрослый, кто сказал бы: «Твоя мама зарабатывала тем, что смотрела, как умирают люди». Характер у дочери легкий, и ко мне она относится так же, как я отношусь к своей маме. Я ее опора и живу для нее, и она не спрашивает, почему я делала то, что делала.