Читать «Казнь. Генрих VIII» онлайн - страница 141

— А что думаешь ты?

Бабья жалость вспыхнула и тут же исчезла в карих глазах, и она отвечала, с гордым мужеством оглядывая его:

— Вы знаете, мастер, что надо делать.

Положил узелок на видное место, чтобы она не забыла его, и признался с искренней простотой:

— Я ещё плохо знаю, вот в чём беда...

Женщина возразила с твёрдостью непоколебимого убеждения:

— Нет, мастер, вы знаете всё!

Помедлил, подумав, что она разревётся в голос, как обыкновенная деревенская баба, какой и была, но ему страстно, до боли захотелось оставить что-то на память семье.

Протянул ей ненужную власяницу, подал бич, сплетённый из сыромятных ремней, которым бичевал себя каждый день для смирения и укрепления воли, и с напускной небрежностью объявил:

— Возьми всё это с собой. Я решил, что довольно с меня, что теперь мне это больше не нужно.

В ту же минуту Дороти всё поняла. У неё дрогнули тонкие ноздри короткого носа. Напряжённо, глухо спросила, вновь пристально глядя прямо в глаза:

— Когда?

Смущённый, застигнутый неизбежным вопросом врасплох, сам ещё до конца не решив про себя, уйти ему туда с гордым достоинством или сделать вид, что уступил королю, чтобы воспользоваться на благо ближним ещё оставшейся властью над ним, властью образованности, властью ума, ответил спокойно, недовольный собственной нерешимостью:

— Не ведаю, клянусь Геркулесом, но может быть, что придут за мной завтра, с утра.

Было видно, как женщина сдерживала себя и только то выдавало волненье и страх, что спросила слишком ровным, слишком замедленным голосом:

— Что мне дома сказать? Надо ли знать им, мастер, об этом?

С сомнением покачал головой:

— Пожалуй, пока что не говори ничего. Я бы написал им несколько слов, да всё у меня отобрали, даже перо.

Служанка проворно выхватила из кармана передника заранее приготовленный, несколько помятый клочок и неловко сунула ему в руку похолодевшей рукой.

Прощальные слова писал торопясь. Они говорили о близком конце, а он всё ещё не верил в скорую, неизбежную смерть.

Не жене, а любимой дочери Мэг адресовал это письмо, в котором призывал благословение Господа на всех своих детей и друзей, обещал молиться за них, прощенья просил, что вынужден расстраивать всех своих близких, но уверял, что был бы печален, если бы это случилось не завтра, ибо завтрашний день приходился на поминовенье святого, его покровителя, имя которого он достаточно долго носил, и по этой причине этот день долгожданной встречи с Всевышним был угоден и удобен ему.

Мор сложил, почти скомкал письмо, как перед тем стыдливо комкал бельё, и сам опустил ей в карман, ласково говоря:

— Отдашь, но только тогда, когда это случится со мной. Раньше не надо, не отдавай.

Дороти прижала карман передника небольшой, узкой, некрестьянской ладонью к себе и твёрдо сказала, словно мужчина:

— Я буду на площади, мастер.

Этого несчастный хотел бы больше всего. Было бы величайшей поддержкой и счастьем в минуту нестерпимых мучений увидеть хоть одно родное, мужественное лицо.

Но всё-таки попытался отговорить:

— Зачем видеть тебе эту гадость?