Читать «Живые не сдаются» онлайн - страница 38

— Неплохо было бы, — ответил Бакланов. — Поговорили бы с Отто. У него, должно быть, куча новостей...

Тогда их, казалось, забыли. Шел день за днем, а никто не появлялся. Бакланов пробовал нажать на кованую дверь, но она не поддавалась. Потом принялся стучать в нее сначала кулаками, а затем, лежа на полу, ногами — встать он уже не мог.

Анатолий лежал возле покрытой плесенью стены и молча глядел в потолок. Есть ему уже не хотелось. Мучила жажда. Губы покрылись твердой запекшейся коркой, язык казался деревянным, шершавым. Болело все тело. Лицо распухло от побоев и голода.

— Да-а-а, — еле слышно откликнулся Бакланов, — лучше бы пристрелили.

Салатов прочертил каблуком на стене полоску. Таких полосок было уже пять.

— Может быть, гроссбауэра Типпельскирх ищут?

— Скорее лагерь, откуда бежали.

Прошла еще одна ночь.

Откуда-то сверху послышались гулкие шаги. Звякнул засов.

— Выходи!

Придерживаясь за осклизлые стены и друг за друга, они с большим трудом встали. Подняться по ступенькам не хватало сил. Полицейский подпирал обоих в спины.

Снова привели к тому же равнодушному, с обрюзгшим лицом офицеру.

— Ну, теперь будете говорить, откуда бежали?

Пленные молча опустились на пол.

— А мы и сами знаем все, — не изменяя выражения лица, сказал офицер. — Ведите! — бросил он полицейскому...

Их повели на железнодорожную станцию, посадили в общий вагон пригородного поезда. В вагоне одно купе было отгорожено железными прутьями. В небольшом городке Амберге их две недели продержали в тюрьме. Никто никуда не вызывал. Лишь дважды в день открывалось маленькое окошечко в двери, и в него подавали еду — в полдень немного супа, а вечером кусок хлеба.

...И вот теперь снова Нюрнберг. Но уже не рабочая команда и даже не концентрационный лагерь, а гестаповская тюрьма.

Не знали тогда Бакланов и Салатов, что менее чем через год в эту самую тюрьму будут посажены главные немецкие военные преступники, виновные в убийстве почти пятидесяти миллионов людей, в увечье тридцати пяти миллионов, в опустошении земель, в неслыханных зверствах над пленными и мирными жителями многих стран.

Не знали они, что на этом самом тюремном дворе, который видели сейчас из окошка камеры, будут казнены Риббентроп, Кейтель, Розенберг, Франк, Фрик, Заукель, Йодль, Зейс-Инкварт и один из главных истязателей военнопленных Кальтенбруннер, что, может, в этой самой камере, где они теперь сидят, примет яд бывший подручный Гитлера рейхскомиссар Геринг.

В камере, куда привели Бакланова и Салатова, было около двадцати советских военнопленных. Каморка небольшая, рассчитанная на шесть — восемь человек, — тесно, негде повернуться, Стены и даже потолок испещрены надписями. Их оставили здесь узники многих национальностей.

«Прощайте, товарищи! — Сегодня меня расстреляют. Передайте на Родине, что я остался верным ей до конца».

Внизу стояла фамилия: то ли Иванов, то ли Званов — первая буква неразборчива.

«Запомнить бы», — думал Бакланов.

Их вызвали сразу обоих.

В большом кабинете, кроме эсэсовского офицера, было около десятка солдат.