Читать «Диалектика истории человечества. Том 2» онлайн - страница 22

Что все течет, все движется, все изменяется — это утверждали уже за тысячи лет до Маркса, например, Гераклит. Но только в диалектике Маркса это утверждение освобождается от своей абстрактной, всеобщей формы и облекается в плоть и кровь конкретного принципа, тесно связанного с самим предметом материалистического исследования. У Маркса положение, что «все течет», есть только обобщение, сделанное на основании изучения законов изменения конкретных явлений истории: капитализма, образования и роста пролетариата, классовой борьбы во Франции и т. п. В силу идеальной сращенности метода с материалом изучения самый тезис о преходящей природе всех явлений получает совершенно иной — осязательный и реальный смысл. Когда Гераклит говорит: «все течет», то у него абстрактность формулы не дает возможности понять, в чем заключается историзм, преходящая природа явления. Абстрактное движение не есть движение историческое: в нем отсутствует настоящее: оно непрерывно ускользает, исчезает в вечном становлении. Напротив, у Маркса настоящее есть индивидуальный, реально осязаемый, длительный отрезок истории, в котором благодаря его длительности, доступности, практическому восприятию и воздействию отчетливо выступают его индивидуальные формы и, главное, тенденции его движения. Об этом отличии между абстрактным гераклитовским понятием становления и материалистическим, марксовым, хорошо говорит Г. Лукач: «Открытие, что невозможно дважды войти в одну и ту же реку, дает только отточенное выражение непримиримой противоположности между понятием и действительностью, но не дает ничего конкретного для познания реки. Наоборот, открытие, что капитал, как процесс, может быть только накопленным, или, вернее сказать, накопляющимся капиталом, означает конкретное и положительное решение целого ряда конкретных и положительных, материальных и методических проблем капитализма». В марксистской диалектике, говоря словами Лукача, «конкретное «здесь» и «теперь», разрешаясь в процессе, перестает быть пролетающим, неуловимым мгновением, ускользающей непосредственностью, оно становится моментам глубочайшего и сложнейшего опосредствования, моментом решения, моментом рождения нового. Пока человек направляет свой интерес, чисто созерцательный, на прошлое или будущее, то и другое застывает в какое-то чуждое бытие, и между субъектом и объектом ложится непроходимое «вредное пространство» настоящего. Только для того, кто способен понять настоящее как становление, открыв в нем те тенденции, из диалектического антагонизма которых он способен открыть будущее, — только для того настоящее становится его настоящим.