Читать «Десять новелл и одна беглянка» онлайн - страница 20

Или дочку. Назвали, естественно, Сарой.

Так должна была закончиться эта история. Но закончится немного иначе.

Они прожили вместе целый год. Всего один год. А потом она сбежала.

Сбежала, потому что не хватило толку уйти. Потому что боялась привыкнуть и остаться. А еще, потому что сбежать — это ведь так нормально.

В пятницу, на закате, она, как всегда, колдовала своими маленькими ручками над свечами, тихо тараторя какую-то абру-кадабру, ломала хлеб на тарелке, разливала вино. Потом они ужинали и занимались перед сном любовью. А в субботу она сбежала. Ее не мог остановить даже запрет «не делать в шаббат более двух тысяч шагов»… ни даже запрет «маке бэ-патиш»…

Беда обрушилась на Г., когда, казалось, счастье так реально (как это зачастую и бывает в жизни), — и потому отчаянию его не было предела.

Разумеется, Г. пытался ее вернуть. Они встретились, чтобы поговорить: и он говорил, говорил, говорил. Он просил, умолял, жаловался, плакал. Даже встал на колени, прямо в центре города. Она его не останавливала, она его больше не слушала.

«Прости, — сказала она, — я любила тебя, как могла».

А затем она ушла.

Г. совершенно потерял голову: ему казалось, что он сходит с ума, что произошла какая-то нелепая случайность. Что небо упало на землю, и все реки повернули вспять…

Г. снова остался один. Разочарование его было столь сильным, что ему не хотелось жить. Нет, Г. не собирался убивать себя. Просто желал забиться куда-нибудь в угол и гнить там в полном одиночестве.

Но не было такого угла.

Он не мог существовать в пространстве: о ней напоминало все. Все улицы, люди, дома, все предметы в его доме. Отчаяние просто душило его. Он был отвратительно несчастен.

Его друг Б. как-то сказал: «Может быть, страдание — это лучшее из того, что с нами происходит. Страдание меняет нас, очищает от скверны, обид, лжи… — немного подумав, Б. добавил, — к сожалению, утешением это является слабым».

Г. и вправду был безутешен. Безутешен и несносен. Если честно, он сам себя еле терпел.

«Нужно беречь людей от себя», — решил он. По возможности он так и поступал.

Но порой его страдания становились невыносимы. Он звонил кому-нибудь, например, В., и просил: «В., скажи чего-нибудь… чего-нибудь утешительное». Ну чего тот мог ему сказать? Разве что: заходи, выпьем. Г. заходил, они выпивали. И он говорил, говорил, не останавливаясь. Очевидно, у Г. была глоссолалия, болезнь, при которой люди говорят без умолку, оттого что они несчастны. Слова не помогали, как и водка. И тогда Г. разражался горькими, успокоительными слезами. И ему почти не было стыдно.

Однажды В. сказал: «Если взрослый, в здравом уме, сорокалетний мужчина плачет от любви, — не от потери денег или работы, — то этот мир, ей-богу, небезнадежен…», — фигню, если разобраться, сказал, но все равно было приятно.

«Мы, мужчины — жалкие существа, — думал Г., — так просто лишить нас мужества».