Читать «Десять новелл и одна беглянка» онлайн - страница 13

На сочинении нас с Ш* посадили рядом. Он писал — «Мастер и Маргарита», я — «Вишневый сад». Написали, Ш* тянет мне свой листок: проверь, мол. Проверил: исправил десять тысяч ошибок. «Должник», — говорит. Я думаю, это и стало началом большой дружбы.

Мы с Ш* с блеском поступили. Двух девочек отсеяли на втором туре, Лену Ч* на третьем. На другой день она пришла с чемоданом к Ш* жить; не могла забыть, как он носил ее после экзаменов на руках.

В первую же сессию Ш* вытурили — меня оставили.

Тогда Ш* решил стать художником: заперся дома и стал писать картину. Писал два месяца. Так себе картина, висит у них в гостиной на стене. Потом Ш* запил. Картин он больше не писал. Ш* не создан был ни для труда, ни для учебы. Его предки только служили: королям, отечествам. А тут настало время и Ш* послужить: пришла повестка из военкомата. Но его папа был старый битломан и пацифист, а у мамы — уйма связей в медицинском мире. Мама его отмазала. Пришлось, правда, месяц в дурке полежать, в отделении для депрессивных художников и писателей. Вышел — и снова запил. Предки кутили — Ш* спивался.

Ну и бабы, конечно. Где были бабы, там был Ш*, вернее даже, наоборот: где был Ш*, там были бабы. Они его обожали. Ш* был идеальным любовником: красивым, мягким, неконфликтным… и совершенно холодным и бесстрастным (некоторые — полная и безнадежная противоположность). Он нисколько не походил на прочих прелюбодеев: вечно озабоченных, беспокойных и бесстыдных. Его равнодушная, спокойная порочность была во сто крат ужаснее. Женщины не были для него ни предметом чувств, ни предметом долга. Вероятно, они были для него просто предметами. Полагаю, у меня есть все основания так думать: я был свидетелем. Скверно то, что он портил «предметы», он их пачкал: с женщинами, с которыми был Ш*, больше никто не хотел иметь дело, они считались опозоренными. Его ж реноме только упрочивалось.

Действительно, у него была репутация чуть ли не эксперта. Доходило до курьезов. Приходит к нему как-то знакомая девица, всего лишь знакомая, между прочим (Ш* рассказывал, он любил — рассказывать), и с порога заявляет:

— Ш*, сделай меня женщиной. Прямо сейчас. Мне позарез нужно стать сегодня женщиной.

— Но почему я? — удивился Ш*.

— Ты, Ш*, слывешь фантастическим любовником и не сделаешь мне больно, — отвечает девица. — Понимаешь, я люблю одного молодого человека, и он меня тоже любит. Я обещала ему, что завтра вечером ему отдамся. Но по дурости я наговорила ему про себя всяких глупостей, я такого про себя насочиняла. Я же не знала, что все так далеко зайдет. Он поймет, что я девочка и бросит меня. Он сказал, что все простит, кроме лжи.

Ш* не сделал ей больно.

А потом он увел мою бабу.

Однажды в дедовском доме я нашел дагерротип. На нем — мои предки. Двое. Лица, конечно, не ахти какие благородные, но свирепые. Баб на фото нет. Бабы дома: ткут, прядут и стряпают.

А недавно я встретил «свою бабу». Которую увел Ш*.

Сильно повзрослела, малость пополнела; давно замужем. Стоит, смущенная, отводит взгляд: кажется, ей стыдно, что тогда, много лет назад, она меня бросила — подло, изменила мне. Ради нескольких дней с Ш*.