Читать «Деревенские выборы» онлайн - страница 2

Федот Крынка был человек совсем особого рода, и именно такого рода, что с первого раза его кандидатура казалась странной, невероятной, почти невозможной. Это был человек почти низкого роста, с реденькой клинообразной бородой, рябоватым, курносым лицом, и с вечно красными глазами. Он был плечист и широк, но, обладая чрезвычайно тонкими ногами, походку имел «куриную», вследствие чего на ходу был очень смешон. Одевался он всегда небрежно и грязновато, хотя имел полную возможность одеваться иначе. Он, правда, не выдавался хозяйством из ряда средних мужиков, но не был и бедняком. Любил выпить Федот Крынка и в пьяном виде был буен. Все эти недостатки, однако, не мешали ему стоять во главе большинства и конкурировать с почтенным во всех отношениях Климентием Верзилой. И, что всего интереснее, сам Крынка во всё время избирательной борьбы не промолвил ни одного слова о своей кандидатуре. Он спокойно сидел дома или буйствовал в кабаке, а за него и без его ведома работали его приверженцы.

Федот Крынка имел немного достоинств, но эти достоинства деревня весьма ценила. Первое и самое главное – он умел сказать «умное слово». Он вовсе не был красноречив, и его «умное слово» состояло всегда не больше как из двух-трёх слов, согласованных грубо, просто, по-мужичьи. Но зато как скажет Крынка эти два-три слова, так и перерешит весь сход. На сходе он обыкновенно молчит, и только когда уже примут окончательное решение, он выступит на середину двора и скажет: «А я так вот как это дело понимаю!» и тут же окажется, что Федот понимает это дело настоящим образом. Мужики только головами покачивают: «Ну Федот! Сто голов один передумал». Климентия Верзилу недолюбливал Федот: «Что он за голова, когда его становой ни разу не распекал?! А всё потому, что он делает не по-мужиковски, а по-станововски!» В период агитации он как раз запил и почти безвыходно сидел в кабаке. Зато Климентий Верзило не дремал. Здесь надо упомянуть об одной слабости заброшенского головы, слабости, впрочем, присущей всем великим людям. Он любил славу. Голова, что там ни говори, есть во всяком случае первый человек в деревне. Не быть головой – это ещё небольшая беда, не могут же все быть головами. Но, побывавши головой, вдруг обратиться в обыкновенного мужика – это для Верзилы была бы кровная обида. О, он искренно жалеет о своём добросердечии, он готов на будущее время сделаться строгим карателем, готов даже пускать в дело свой кулак, если это может послужить общественному благоустройству. Ему страшно хочется удержать за собой немаловажный пост, так хочется, что он готов отдать за это половину своих достатков. Поэтому в обширном дворе Климентия Верзилы водка не истощается в продолжении вот уже двух дней; пьёт всякий захожий без разбору, пьёт всякий, кому хочется выпить, и даже тот, кому вовсе не хочется, проходя мимо весёлого двора Верзилы, не может удержаться, чтоб не зайти и не выпить. Было совершенно немыслимо оказывать предпочтение одним перед другими, потому что в селе Заброшенном практиковалась безусловно всеобщая подача голосов. Избирательным цензом служило ни больше, ни меньше, как обладание человеческой душой, в существовании которой ни один из заброшенских обывателей не сомневался. Был даже такой случай, что один мужик, с роду и в рот не бравший водки, с этого дня сделался горьким пьяницей. «Понравилось!» – объяснял он потом эту перемену. Зато уж он был самым рьяным и неизменным приверженцем Климентия Верзилы.