Читать «Деревенская трагедия» онлайн - страница 34

Маргарет Вудс

Послышалось восклицание, чирканье спички, затем настала тишина, пока Джес набрасывал на себя необходимые одежды, и, наконец, он спустился со свечой в руках и отпер дверь. Его лицо выразило самое непритворное удивление, даже без примеси какой бы то ни было радости, когда он увидел Анну.

– Что такое, пожар у вас в доме? – спросил он, не будучи в состоянии придумать другой, соответствующей необычайным обстоятельствам, причины.

– Нет, нет… но… Ах, Джес! она меня выгнала из дому, да, выгнала… – Говоря это, Анна прислонилась головой к каменному косяку двери и залилась слезами.

Джес поставил свечку на кирпичный пол и ввел девушку в нижнюю комнату, в которой ничего не было, кроме мешков и старой сбруи. Положив голову на плечо Джеса, она, рыдая, несвязными словами рассказала ему все, что случилось. Не в его характере было выражать свои чувства бранью, но даже он не выдержал и сказал, что мистрис Понтин «хуже всякого животнаго».

– Посмотри, Анна, ты совсем промокла и продрогла, – сказал он, ощупывая её платье и руки.

Действительно, на ней не было сухой нитки. Напряжение нервов стало ослабевать, а физическая боль начала брать верх и настойчиво напоминать о себе.

– Здесь, внизу, нет камина, ничего нет, – продолжал он, – а у меня наверху заготовлены дрова в камине и все, что нужно для утреннего чая, – я все с вечера приготовил. Зайди ко мне, Анна, просушись немного, а я тем временем приготовлю тебе чашку чая.

На одно мгновение она задумалась.

– Зайди, Анна, – настаивал он и прибавил с укоризной: – Неужели ты не веришь мне и можешь думать что-нибудь дурное про меня?

– О, нет, я думаю не о тебе, – отвечала она, – а что скажут другие? Впрочем, внизу ли я буду, наверху ли, не все ли равно?

– Никто не узнает, – сказал он. – Ты вернешься в фруктовый сад, прежде нежели начнут все вставать. Ты, право, можешь заболеть.

Они пошли наверх и Анна села, положив ноги на сломанную медную решетку камина. Пламя вскоре затрещало, охватив сухия дрова, и сразу придало всей комнате теплый и уютный вид. Джес хлопотал, достал чайную посуду, черный маленький чайник и старый котелок. Молодой человек испытывал глубокую жалость к Анне и был полон негодования, хотя и не выражал его; в то же время, он не мог в душе не радоваться обстоятельствам, которые давали ему возможность заботиться о ней, видеть ее у себя в комнате, окруженной и пользующейся его вещами. Ему очень хотелось своими руками согреть её холодные ручки и маленькия ножки, чтобы скорее вернуть им жизненную теплоту, но то самое, что делается в других слоях общества в силу традиций благовоспитанности, Джес делал под влиянием доброты и сердечности; они-то и заставили его избегать всего, что могло бы казаться злоупотреблением её случайною беспомощностью и зависимостью от него. Анна, опустивши голову на стол, сидела с закрытыми глазами; она ни слова не говорила, Джес тоже сидел молча у камина, переворачивая дрова под медленно закипавшим котелком. Так незаметно она, сидя, и заснула. Сколько минут или часов она проспала, она не могла вообразить, когда вдруг громкие голоса, раздавшиеся внизу, разбудили ее. Один из них был сердитый и очень знакомый ей голос, при звуке которого вся кровь прилила к её сердцу. Анна вскочила с своего стула. В комнате не было света, кроме огня в камине; Джеса тоже не было: до её-слуха доходил снизу его негромкий и заикающийся голос, говорящий что-то в ответ на визгливые упреки мистрис Понтин. Целый ушат словесных помоев выливала она на Анну и на Джеса, называя его её «любовником», «негодяем из дома призрения», и многими другими словами, большая часть которых уже сыпалась на Анну в этот вечер, но которые теперь казались ей еще обиднее и хуже. Ей и прежде было больно слышать их, но в глубине души она чувствовала скорее негодование, чем стыд; теперь же каждое слово падало ей на сердце, как удары молота. Она стояла, как прикованная, не будучи в состоянии ни двинуться, ни крикнуть. Дверь внизу, наконец, захлопнулась, наступило молчание и Джес медленно пошел наверх. Шатаясь, Анна сделала шаг к нему, широко раскрыв глаза, с мертвенною бледностью на лице и крепко стиснув руки.