Читать «Деревенская трагедия» онлайн - страница 36

– Выпей, прошу тебя, душа моя, – сказал он ласково, как мать могла бы сказать своему больному ребенку, – ты себя сейчас лучше почувствуешь.

Она выпила и опустила голову на его плечо с глубоким и тяжелым вздохом. Она вздохнула еще раза два, быть может, и поплакала на его плече, но затем неожиданно и совершенно внезапно уснула. Он продолжал стоять на коленях, поддерживая её голову плечом. Вначале ему было отрадно чувствовать эту голову у себя на груди, ощущать её дыхание и мягкие волосы у себя на щеке, но через некоторое время его стало клонить ко сну и он почувствовал большую усталость. Люди с сильно развитым воображением могут испытывать истинное наслаждение, претерпевая физическую боль ради тех, кого они любят, но такие люди обыкновенно не занимаются земледельческим трудом. Любовь Джеса к Анне отличалась сердечностью и даже своего рода рыцарством, которые, может быть, в Гайкросе и не имели себе равных, но, несмотря на это, когда прошло полчаса и Анна продолжала спать, прислонившись в его плечу, он почувствовал, что лучше было бы уложить ее спать. Но, вместе с тем, он боялся сделать движение, чтобы не разбудить ее, инстинктивно дознавая, что глубокий сон, охвативший ее, был более чем необходим для обновления её физических и нравственных сил. Джес целый день возил навоз и ему предстоял еще тяжелый дневной труд. Левая рука и плечо молодого человека, между тем, совершенно онемели, колени начали болеть и мурашки забегали по ногам до самых пяток; к тому же, свеча догорала, а другой у него не было. Ему удалось потихоньку достать рукой свечу и потушить ее пальцами, после чего он продолжал еще долго стоять совершенно тихо; сколько времени он так простоял, он не знал; но оно показалось ему целою вечностью, пока, наконец, положение его сделалось совершенно невыносимым.

– Не знаю, хватит ли у меня сил еще выдержать долго, – прошептал он в полголоса.

Скоро после этого Анна сделала движение, закричала и отбросилась назад на спинку стула. В первую минуту Джес не мог думать ни о чем, кроме испытываемого им облегчения: он вскочил на ноги и потянулся, вздыхая от удовольствия. Но затем он сейчас же опять подумал об Анне и зажег спичку. Анна лежала, опрокинувшись на спинку старого кресла, не совсем удобно, но, в то же время, крепко спала. Он не решился лечь на кровать и заснуть таким же крепким сном, как она, боясь не проснуться во-время, так как через час, не более, обычная дневная работа должна была возобновиться. Он лег на пол перед догорающим огнем и заснул тяжелым, тревожным сном, просыпаясь постоянно. Между тем, настало холодное сентябрьское утро и волнистые неясные очертания далеких гор начали выступать на сером и спокойном небосклоне.

Когда мистрис Понтин оставила Анну в гороховом поле, она, в действительности, не чувствовала ног под собой от утомления; с двенадцати часов дня она не брала ничего в рот. После того, как она заперла Анну в мансарду, она тотчас вернулась к больной корове и, найдя значительное ухудшение в её состояния, бросилась доставать бутылку водки, утешая себя мыслью, что если водка и не поможет, то не сделает и вреда. Водка, конечно, не спасла коровы; для поддержания своих сил мистрис Понтин сама выпила глоток из бутылки, причем глоток был настолько незначительный, что при обыкновенных, условиях он не мог бы оказать на нее ни малейшего влияния, но на пустой желудок водка только еще сильнее возбудила её уже без того раздраженные нервы, и она почти опьянела. Выгнав Анну из дому, она поужинала и легла спать, но не могла спокойно заснуть, не будучи в состоянии освободиться от тревожного чувства. Она проснулась и вспомнила о молодой девушке, проводящей ночь вне дома под открытым небом, и при этой мысли ей стало досадно. её чувства к Анне не смягчились; напротив, неприятное сознание, что её собственные поступки в данном случае были далеко не безупречные, еще более укрепило в ней желание давать поведению племянницы то объяснение, которое могло бы оправдать её собственное бессердечное отношение. Она встала с постели и стала у окна, из которого был виден фруктовый сад. В эту минуту внизу промелькнул свет и быстро пронесся по гороховому полю; она видела, как свет этот перебежал через дорогу и исчез за воротами господского дома. Она смотрела и с трудом верила своим глазам. Анна ли это? а если не она, то кто же мог бы это быть? Наскоро одевшись, она вышла в поле и осмотрела его все вдоль и поперек; на зов ень никто не отвечал, Анны в гороховом поле не было. Тогда она направилась к полю, прилегающему к господскому дому, и увидела свет в комнате Джеса, а внизу у самой двери его дома стоял её же собственный фонарь, в котором еще вспыхивала догорающая свечка. Анна оставила его на этом месте и забыла о нем. Мистрис Понтин, не задумываясь, принялась стучать в дверь и звать; Джес неохотно спустился к ней. Он был не находчив и не мог второпях ничего придумать, ни отрицать правды, ни давать уклончивых ответов; он только мог выставить собственную грудь, чтобы получить весь залп брани и не дать тетке пройти наверх в Анне. После всего этого мистрис Понтин вернулась на ферму, пылая и торжествуя своею непогрешимостью, которую она ошибочно принимала за негодование; однако, на другой день утром она в душе не была спокойна и почему-то считала нужным защищать свое поведение. Ей приходилось, таким образом, налегать на проступки Анны и она начала уже выводить из них новые факты и новые проступки, вероятность которых мало-помалу превращалась для неё в достоверность, и таким образом у неё в голове вскоре все смешалось: предположения перестали отличаться от действительности, и всякая надежда разобраться в этой путанице пропала безвозвратно. К конце-концов, она готова была бы даже поклясться, что Анна проводила все вечера в комнате Джеса и постоянно упускала свою работу на ферме в болтовне с прохожими на дороге. Сопоставляя все это с жизнью Селины, можно было бы предположить из слов мистрис Понтин, что дочь её явилась на ферму уже развращенной и что тетка оказывала ей незаслуженную снисходительность, обращаясь с ней хорошо. Примерная мистрис Понтин, вообще, была слишком занята своим хозяйством, чтобы делать из сплетен постоянное и ежедневное препровождение времени, но, с другой стороны, оправдываться только перед собственною своею особой было слишком ничтожным удовлетворением и долго вынести такое положение она не могла, так что вскоре после утреннего завтрака она очутилась у своей двоюродной сестры Робинзон и передала ей всю историю, которую она готовила в возвращению мужа, в том виде, в каком она сложилась в её голове в полном и безнадежном смешении правды с вымыслом.