Читать «Двое и война» онлайн - страница 159

— Люба! Я купил тебе ягод!

Кажется, именно тогда впервые увидела я тебя не комбатом и вообще не военным, а просто мужем. Счастливая, одаривала я танкистов ягодами. А в сердце мое, как в копилку, легли первые приметы нашего будущего счастья.

Где, в каких краях это было? Кажется, в Подолии… Твой восторженный возглас живет во мне по сей день. Стоит лишь вспомнить его, как ощущение счастья, гордости и смущения вновь обдает меня, будто я опять стою перед товарищами, на глазах у которых приоткрылась завеса нашей любви.

Логика жизни — в чем она? Казалось бы, ощутив близость победы, солдаты должны беречь себя, а они дерутся все яростнее, все нетерпеливее рвутся в бой с коротких передышек. Я же все чаще мечтаю о нашей с тобой послевоенной жизни. «Люба! Я купил тебе ягод!» — все звучит во мне.

О, скорее, скорее в бой!

Львов… Разве я знала, разве могла подумать, какое место займет в моей судьбе этот город?.. Бой, текучий, стремительный, идет на соседних улочках, а здесь довершают дело автоматчики: вылавливают вражеских фаустников, выкуривают из полуподвалов пулеметчиков, выбивают гитлеровских солдат из комнат, подъездов, о лестничных площадок, из дворовых переходов, глухих тупичков и закоулков.

В глазах раненых и настороженность, и надежда, и вера, и недоверие. Санинструктор перед ними как актер: надо скрыть тревогу, усталость, голод, желание спать. Надо быть веселым, шутить, комментировать бой, идущий на этой вот самой улице, комментировать спокойно, чтобы развеять излишние опасения, и с юмором, чтобы снять напряженность, ожидание беды.

Моя сумка совсем тощая. Чем делать перевязки? И мне надо догонять танки. А раненые беспомощны, точно дети. Как оставить их без присмотра, без ухода, без помощи? Спрашиваю себя: «А я со своим трофейным пистолетом уберегу их, что ли?..» Ворчу, злюсь на пехотинцев: «Где у них санитары и санинструкторы?..» А в то же время, что бы я делала, если бы не пехотинцы? У раненого танкиста все оружие — пистолет. Пехотинцы же всегда с автоматами. И если к тому же есть среди них раненные легко, могущие стрелять, я оставляю их и мчусь вслед за танками почти со спокойной душой. В первые минуты еще поднывает сердце: не прорвались бы туда немцы, не чесанул бы автоматной очередью в окна подвала какой-нибудь заблудший гитлеровец… Но тревога за «тридцатьчетверки» — где они? целы ли? не горит ли какая-то из них? не истекает ли кровью экипаж? — уже владеет мной, зовет, заставляет вслушиваться в рев моторов, в скрежет гусениц и вытесняет тревогу о раненых, оставленных на уже освобожденной улице.

Вот забилась, залязгала стальная цепь — так срывается с катков поврежденная гусеница. Значит, где-то рядом, наверное в переулке, танк. И может, твой… Пригнувшись, мчусь в переулок.

Машина стоит, развернутая поперек улицы. Экипаж цел! Строчит по окнам полуподвала радист-пулеметчик, бьет в конец переулка орудие. Двое танкистов вылезают из верхнего люка с кувалдой чинить гусеницу. А через дворы, по крышам, по тротуарам, вдоль стен домов, прямо по улице, падая и вставая, укрываясь и снова выныривая, стекаются к «тридцатьчетверке» автоматчики.