Читать «Двое и война» онлайн - страница 157

Разговаривая, я не замечаю, как исчезает бо́льшая часть бойцов. Подымаются остальные, уходят под разными предлогами: кто вроде бы на пост, кто подышать, посмотреть, что там, на улице. Выходят покурить Гоша и Ваня-мотоциклист.

— Куда вы? Ночью, под обстрел… Верни их! — прошу я. Шепчу тебе: — Так нельзя. Это некрасиво, стыдно!

Мое лицо пылает. А ты только улыбаешься в ответ и берешь мои руки в свои.

В сумрачный предрассветный час ты провожаешь меня. Немцы начинают обстрел. Первый же снаряд разрывается в соседнем огороде. Ухватив меня за руки, ты перебегаешь на противоположную сторону улицы. И вовремя. Следующий взрыв поднимает в воздух ворота дома, у которого мы только что шли. С треском вылетают оконные рамы, звенят, падая, стекла.

— Перебежками вперед! Быстро, быстро! — весело командуешь ты, не отпуская моей руки. Мы бежим по улице, а за нами, словно пытаясь настичь нас, следуют взрывы.

— Сюда! — ты распахиваешь калитку во двор.

Мотоциклист, пробежавший вперед, возвращается, влетает за нами.

— Ложись!

Мы растягиваемся на земле у ворот.

— Вот так-то на свидания к мужу ходить, — смеешься ты, подымаясь после взрыва. А я любуюсь: какой ты стройный, подтянутый, какая у тебя красивая и гордая посадка головы!

Совсем близко к дому подходит лесок, и ты ведешь нас этим леском, наверное, той же тропинкой, по которой ночью шли мы с сержантом Гошей. Вынырнув из леска, мы проходим несколько десятков метров по лугу и поднимаемся на шоссе в том самом месте, где в кювете лежит наш мотоцикл.

Светает. Каждый метр шоссе пристрелян немцами. Надо спешить. А я не могу сдвинуться с места: все кажется, будто вижу тебя в последний раз. Обхватив мои плечи, ты ведешь меня к мотоциклу, усаживаешь в коляску, до самого подбородка закрываешь кожаным фартуком. Шепчешь на ухо:

— Скоро будем вместе… А Жоре Прокопьеву спасибо передай. Я всегда считал его толковым ротным.

Молча смотрю на тебя полными слез глазами, молю: «Останься жив! Пожалуйста, останься жив!»

Мотоцикл мчится обратно, но ты еще долго виден мне стоящим посреди развороченной взрывами дороги…

Через день на занимаемый нами участок обороны пришла другая часть. Все три роты батальона соединились, и мы отошли под Коломыю. Вот тогда-то и цвела буйно сирень, о которой написал в открытке Сильвестр Проскурин. Дальнейшее, коломыйское, помнится, как бело-розовая кипень садов, сияющие на солнце окна чистеньких веранд, голубое высокое небо, нежаркое ласковое солнце, гряды покатых зеленых гор.

— Вот мы и вместе. А ты боялась, — каждый день говоришь ты мне. Действительно, и чего боялась? Теперь я думаю, что в то предрассветное утро меня кольнуло предчувствие трагедии, которая произошла спустя три месяца — в то же число, в августе.

Взрослеют, мужают дети. Подрастают внуки. Война внесла дисгармонию в этот извечный и бесконечный процесс обновления жизни. Израненные, исконтуженные, предельно изношенные войной, раньше срока уходят из жизни ветераны. А в жизнь живых, как осенний ветер, внезапно распахивающий окна и наполняющий дом стужей, вихрем, хаосом, все чаще врывается слово «умер». Умер друг, родственник, знакомый. Человек, известный только по фамилии, по обличью.