Читать «Двое и война» онлайн - страница 144

Он садится в кабину, медленно выезжает на дорогу.

«А может, ты еще в медсанвзводе?» — думаю я и бросаюсь вслед за машиной. Догнав ее, прыгаю на подножку.

Дорога проселочная, узкая. Впереди, заняв ее всю, стоит «тридцатьчетверка». Объезд совсем избитый, в глубоких рытвинах.

— Эй, уберите танк, раненых везем! — кричу я. Никто не отвечает. Бегу туда, заглядываю в передний люк: механик-водитель лейтенанта Проскурина спит, вытянув ноги на сиденье радиста-пулеметчика.

— Убирайся с дороги, соня! — весело тормошу я его.

— А? Что? — вскакивает он. Увидев меня, опять ложится, закидывает ногу на ногу. Отвечает: — Комбат сейчас придет.

— Комбат?

Я ничего не понимаю. Ведь ты в медсанвзводе!

Смотрю на башню — да, это номер танка Проскурина, а не твоего…

Подходит шофер санитарной машины.

— Что случилось? — спрашивает он. Я не успеваю ответить — из придорожного кустарника прямо на меня выходишь ты с ребятами из экипажа Сильвестра Проскурина. Сквозь бинт на голове просочилась кровь. Лицо бледное. И идешь прихрамывая.

— Ты? — с недоумением спрашиваю я. — Как ты очутился здесь? Почему не в медсанвзводе?

Ты улыбаешься смущенно, даже будто виновато.

— Знаешь, я по дороге очнулся. Руки-ноги действуют. Голова цела. Правда, звенит здорово, но терпеть можно. Сдал медикам Сильвестра. Он не сказал — ему ведь два пальца на руке оторвало, на правой… А сам сел в его машину. Вот перевел поближе тылы…

Только теперь замечаю, что реденькая рощица, на опушке которой мы остановились, полна голосов, гула, треска молодых деревьев, которые ломаются под колесами автомашин. На прицепе одной из них болтается кухня, а впереди, указывая дорогу, идет наш батальонный повар.

— А хромаешь? — немного успокоившись, спрашиваю я.

— Осколком царапнуло. В медсанвзводе перевязали…

И снова бои. И опять минуты нечеловеческого страха — минуты, слагающиеся в часы, сутки, протяженность которых кажется бесконечной. Десять суток боев, страшных не боями, а беспрерывным мучительным страхом за тебя… Нет, наверное, все-таки лучше уйти в другой батальон. Может, не видеть твою машину в бою, не знать, что с нею, легче?..

Вот и закончилась наша первая боевая операция!

Теперь, когда все позади, когда схлынуло нервное напряжение боев, в полной мере дает себя знать усталость. Хочется спать. Желание это усиливается необычностью ночи — звездной, тихой, без орудийного грома, без пулеметной и автоматной трескотни. И совсем не так, как в бою, а ровно и по-мирному рокочут моторы родных «тридцатьчетверок», о которых мы думаем, говорим и к которым относимся как к существам живым, одухотворенным.

Я лежу за башней твоего танка. Пережитое в эти душные ночи и жаркие, с частыми сыпучими дождями дни проходит перед глазами, не вызывая ни боли, ни радости. Мысли возникают точно в глубокой яме, ветвятся, и множатся, и тянутся-тянутся: от погибших к их родственникам, которые еще ничего не подозревают о случившемся, от обгоревшего башнера, от взводного с обеими разбитыми стопами, от раненного в голову и потерявшего зрение радиста-пулеметчика, от Ванюшки Петлякова и Сильвестра Проскурина — к будущим судьбам этих людей: как-то сложится в «гражданке» их жизнь, жизнь человека, ослепшего, обгоревшего, лишившегося ног?