Читать «Двое и война» онлайн - страница 122
Надежда Петровна Малыгина
— А тут, в госпитале, нас вдруг взяли да и разделили, — рассказывает Ванюшка. — Меня, Редькина и Петра — в палату рядом, а Костю — сюда. Я требую: подайте мне моего дружка на соседнюю койку, иначе раны не станут зарастать так скоро, как это для воина и для Родины надобно! Ну вот… А оказалось, что в этой палате еще и вы, товарищ майор. И Люба. Узнали мы про такое и решили перекочевать в палату к вам. А нам говорят: нельзя, офицерская эта палата. Мы на попятную. А дело-то уж до начальника госпиталя дошло. Начальник — человек строгий, но головастый и сердечный. «Они, — говорит, — севастопольцы. Уже по одному по этому следует положить их вместе. А тут не просто севастопольцы — из одного полка люди. Это понимать надо!» Вот так…
— Гля, до тридцать пятой батареи добрались, а? — словно не веря самому себе, басит Костя Сыроваткин. — Там еще артиллеристы были.
— И мы вместе с ними напоследок, — вспоминает Ванюшка Петляков, — хорошо-о-хонько двинули фрицам в зубы. Здорово двинули!
— До корабля вплавь… раненые… откуда только силы в человеке берутся? — вслух размышляет Сизов.
Они еще не остыли от боя, который должен был стать, но все-таки не стал нашим последним боем!
Я так и не знаю, кому обязана жизнью. Спрашиваю майора, но он тоже не знает. Тяжело контуженный, пробитый тремя пулями и осколком, он пришел в сознание только в Краснодаре, когда его выносили из самолета.
Госпиталь эвакуируют. Боясь потерять майора, ребята заранее просят взять их в ту часть, в которую направят его.
— Возьму, обязательно возьму, — обещает он.
— И меня, — прошу я.
— Конечно же, Любонька, — как-то очень серьезно говорит майор, и это необычное «Любонька» звучит для меня как «доченька». Сердце заходится от тепла и счастья. Милый, родной Батя! Милые, родные ребята! Братья мои по крови! Не по той, которая связывает родством в семье, а по той, которая скрепляет бойцов в длительных боях. Это — кровь их сердец, кровь их раненых и убитых товарищей, командиров и их собственная пролитая кровь. Эта кровь не передается по наследству, и потому наше однополчанское родство, может быть, дороже любого кровного родства!
К тому времени, когда меня выписали из госпиталя, майор уже подлечился и сражался в Сталинграде, только был он теперь подполковником, заместителем командира дивизии.
Человек всегда вольно или невольно гордится тяжкими испытаниями, которые одолел, в которых выстоял. Мы, солдаты Севастополя и Сталинграда, гордимся, что были участниками этих великих и нелегких боев.
Многих моих новых однополчан, ставших столь же дорогими и близкими, как и те, с кем защищали мы Севастополь, приняла сухая и твердая, как камень, степная сталинградская земля.
И сколько еще раз прощалась я с тобою! Но мне везло дьявольски — я выжила и в этом немыслимом огне, только лицо было исконопачено порохом. Да множество белых полосок осталось на кистях рук, избитых мелочью осколков. Да новые рубцы добавились к тем, что остались на сердце после Севастополя.
Теперь у меня была тайна: я всерьез верила, что останусь жива в любом, самом страшном бою, надо только подумать о тебе. А ты должен подумать обо мне. И тогда мы оба останемся живы. Но догадаешься ли ты в трудную минуту подумать обо мне? Ведь ты — командир, и тебе надо думать о бое и о бойцах…