Читать «Двое и война» онлайн - страница 120
Надежда Петровна Малыгина
Очнулась я на носилках в полутемном и тесном, как тоннель, помещении и только по мелкой сыпучей дрожи, сотрясающей его, поняла, что нахожусь в самолете. За моими вдоль прохода стояли еще одни носилки. Приподняв голову, я увидела на них майора. Жив ли он, наш командир полка?
У круглых окон справа и слева, тесно прижавшись друг к другу, сидели на узких скамьях раненые командиры и бойцы. И среди них капитан, наш полковой врач. Его закинутая голова дрожит, касаясь рамы иллюминатора, глаза закрыты. Спит… Нет, ресницы его часто-часто вздрагивают, а туго обтянутая линялой хлопчатобумажной гимнастеркой грудь подымается и медленно опускается, утаивая долгие тихие вздохи. Значит, не спит…
Стучу ногтями по запыленному голенищу сапога:
— Товарищ капитан, майор жив?
— А? Что? — переспрашивает врач, наклонившись ко мне.
— Майор тяжело ранен? — кричу я, догадавшись, что капитан не слышит меня из-за гула мотора, которого я совсем не улавливаю. Значит, контужена…
Капитан сел, как сидел: закинул голову, закрыл глаза. Помедлив, ответил, не размыкая век, не меняя позы:
— В грудь. Навылет. — И обнадежил: — Жить будет!
Я не услышала слов — угадала по движению губ, как угадывала их у потерявших от слабости голос тяжело раненных бойцов или у командиров, охрипших в грохоте боя от команд. Да и капитан — с толстым слоем повязки, обозначенным на туловище под гимнастеркой, худой, обросший рыжей щетиной, с зелено-черными полукружьями под глазами, казался раненным тяжело, опасно.
Самолет мотало из стороны в сторону, бросало то вверх, то вниз. Легкий железный корпус его, казавшийся непрочным и ненадежным, начинало трясти натужно, тяжелыми рывками, будто моторы работали на пределе. Тогда думалось, что это все, конец.
Наверное, нас обстреливали, потому что самолет неожиданно взмывал вверх, потом стремительно и беспорядочно, словно неуправляемый, падал вниз. Сердце замирало, и легкие на какие-то секунды будто закупоривались — ни вздохнуть, ни выдохнуть. Тело болталось вместе с самолетом, поворачивалось с боку на бок, ударялось о деревянные борта носилок, съезжало вниз то ногами, то головой. А туман наплывал, наплывал, заволакивая собою все, баюкал, качал.
Прежде чем потерять сознание, я успела увидеть белые облачка дымков, возникающие за стеклами иллюминатора, — значит, по самолету действительно били зенитки. Ну что ж, мы приготовились умереть там, на земле Севастополя. В бою…
И еще я успела подумать о тебе, проститься с тобою.
Госпитальная медсестра откинула наверх, на перекладину, простыни, которыми в палате был отгорожен мой угол у окна, и я увидела на третьей в ряду койке майора.
Я уже знала, что он здесь. В первый день, когда я пришла в себя и с удивлением обнаружила, что жива, что нахожусь в госпитале — сестра в это время меняла мне повязку на груди и ногах, — я услышала вдруг знакомый голос, громко назвавший мое имя: