Читать «Да здравствует мир без меня! Стихи и переводы» онлайн - страница 20
Виктор Леонидович Топоров
на чем-то непростительном попался,
от сигареты занялся пожар.
Кусаешь локти, и ломаешь пальцы,
и духов заклинаешь из земли.
Ты отступал, но чаще отступался,
чем оступался. Так что не скули.
Девятый день
1
Есть мысли тайные – и общие вдвойне,
и не сулящие покоя.
Что мы живем в такой, ну, уж, в такой стране
и что случится с нами, уж, такое-растакое…
Но этим мыслям стыдно доверять,
и жребий наш еще не брошен,
и в пионерские поедем лагеря
с диагнозом таким, ну уж, таким хорошим.
По улице, не хоженой лет пять,
пройдешь и удивишься: миновали.
И прочности такой не сможешь не признать,
присущей плоти, кирпичу, и дереву, и стали. —
И разве что названья сигарет,
да водочных ларьков самоуправство,
ну уж, настолько в духе – мидесятых лет,
что жаль, ну жаль на них подуманного: «Здравствуй».
2
Расстанная преследует меня
своим звучаньем. Не было печали!
Как будто я кричал: «Полцарства за коня!» —
И дроги похоронные прислали.
Как будто капитан-официант
мне подал киселю и не отметил в счете.
И западный шпион-негоциант
спросил не без восторга: что вы пьете?
Кого хоронят? Мой девятый день.
Но вы же с нами? До сорокового.
Еще недели две, ну три, и зацветет сирень.
Так вы вернетесь? Я исчезну снова.
Я оживаю – но до петухов.
И эти ночи царские все реже.
Выходит вы из этих, из духов?
Я вроде них. Я с ними знался прежде.
3
Есть мысли общие – и тайные затем.
Страшись, страна, такого самосуда.
От мыслей не дрожат поджилки у трирем,
и в горках не звенит стеклянная посуда.
По улице Неживших Мертвецов
тихонею пройдешь и телепатом,
читая в лицах, хороня лицо…
И женщина твоя разъедется шпагатом…
Есть мысль о подлости – и эта мысль подла.
Есть мысль о дерзости – и эта мысль подлее.
И вечная, увечная зола
там, где горят они, друг друга не жалея.
Задумался – машина может смять,
кирпич упасть, взорваться сигарета.
Но если ненасильственная смерть
естественна – естественна и эта…
Пасхальное восстание
Один затаил обиду
за то, что прижат к ногтю,
другой превратился в гниду,
а третий давно тю-тю,
четвертый, служа актером,
пошел поднимать Сибирь,
а пятый напичкал вздором
журнальную кривь и ширь.
Их девочки вышли замуж,
иные за целый взвод.
Одна раздобыла замшу
и ринулась в перевод.
Их жены всегда брюхаты,
ревнивы и холодны,
и кудри у них пархаты,
и руки у них влажны.
Они легко умирали —
за миллион минут.
Не знали, что их распяли,
а думали – просто пнут.
Не знали, что их восстание
случилось и сорвалось,
повешенное заранее
за миллион волос.
………………………………………
Над ними не грех поплакать.
Каждый из них герой.
Один любил покалякать.
Треснуть любил второй.
Один сочинял «на рыбу»,
другой стругал палиндром,
у третьего – все нарывы
прошли на тридцать втором.
Четвертый ловил женщин
самодельным силком,
пятый любил вещи
приворовать тайком.
Были меж них тезки,
драки были меж них,
отзвук последней схлестки
в сердце моем затих.
Они легко умирали —
за миллион минут.
Не знали, что их распяли,
а думали – просто пнут.
Не знали, что их восстание
случилось и сорвалось,
повешенное заранее
за миллион волос.
………………………………………
Над ними не грех посмеяться.
Каждый из них герой.
Один не сумел подняться.
Пасть не сумел второй.
